Я размышляла, кто мог послать записку и было ли это что-то срочное. Скорее всего, нет – по крайней мере, это точно не преждевременные роды и не серьезный несчастный случай. Такие новости в срочном порядке приносили друзья или родственники. Письмо, доверенное жестянщику, явно не могло быть доставлено быстро – жестянщики и лудильщики бродили или оставались на одном месте в зависимости от наличия работы.

Вообще такие кочевники редко доходили до самого Риджа, хотя за последние три месяца мы видели трех. Я не знала, был ли тому причиной рост населения – Ридж Фрейзера насчитывал уже больше шестидесяти семейств, хотя дома и были разбросаны на площади больше десяти миль по заросшим лесом горным склонам – или нечто более зловещее.

– Это один из знаков, саксоночка, – сказал мне Джейми хмуро, глядя на удаляющуюся фигуру последнего такого гостя. – Когда в воздухе пахнет войной, мужчины выходят на дорогу.

Я подумала, что он прав. Мне вспомнились бродяги в Шотландии, разносящие слухи о грядущем восстании. Будто дрожь от грядущих потрясений толкала в путь тех, кто не был привязан к месту любовью к земле или к семье, их подхватывали течения и водовороты смуты и несли вперед – первые случайные осколки замедленного взрыва, который разрушит все до основания. Я поежилась от порыва холодного ветра, который забрался мне под рубашку.

Масса в бочке дошла до нужной консистенции – очень густого, темно-красного крема. Я отряхнула комки склеившихся зернышек с рук и чистой левой рукой потянулась за заранее приготовленной деревянной миской с порубленным обжаренным луком. Сильный, по-домашнему приятный луковый аромат перекрыл запах крови. И соль, и перец были уже помолоты и готовы к использованию. Единственное, чего мне недоставало… Как будто прочитав мои мысли, из-за угла появился Роджер с большим тазом, наполненным мелко порубленным свиным салом.

– Как раз вовремя! – воскликнула я и кивнула на бочку. – Нет, не бросай все сразу, сначала нужно примерно определить количество.

Я использовала десять пригоршен овса, десять риса и десять ячменя. Половина от этого, получается – пятнадцать. Я откинула волосы с лица и, аккуратно зачерпнув пригоршню сала, с плеском сбросила его в бочку.

– Ты в порядке? – спросила я и кивнула на табуретку, начав руками вмешивать сало в кровавую субстанцию. Роджер был по-прежнему немного бледен и напряжен, но слабо улыбнулся мне, усевшись на табурет.

– В порядке.

– Ты же знаешь, что тебе было не обязательно это делать.

– Обязательно. – В голосе его прозвучала злая ирония.

Я пожала плечами и потянулась к тазу, который он вытянул в мою сторону.

– Это требует практики.

Роджер вызвался убить свинью. Джейми просто передал ему кувалду и отступил назад. Я видела раньше, как Джейми убивал свиней: он читал короткую молитву, благословлял свинью и потом одним сокрушительным ударом пробивал ей череп. Роджеру пришлось сделать пять ударов, и воспоминания о поросячьем визге заставили волосы у меня на плечах встать дыбом. Когда дело было сделано, он отложил кувалду и ушел за дерево, где его смачно стошнило.

Я зачерпнула еще одну горсть. Смесь густела, становясь жирнее.

– Он должен был показать тебе, как это делается.

– Вряд ли тут есть какие-то технические сложности, – сухо заметил Роджер. – Врезать животному кувалдой по голове – задача довольно простая.

– Физически, быть может, – согласилась я. Я зачерпнула еще сала, работая теперь обеими руками. – Но, знаешь, для этого есть молитва. Для забоя скота, я имею в виду. Джейми должен был рассказать тебе.

Он выглядел немного ошарашенным.

– Нет, я знал. – Он улыбнулся, на этот раз немного бодрее. – Последние почести свинье, ай?

– Не думаю, что это для блага свиньи, – сказала я с иронией.

Мы погрузились в молчание на несколько мгновений, пока я вмешивала остатки сала в смесь, останавливаясь, чтобы убрать случайные кусочки жил. Я чувствовала, как Роджер смотрит на бочку, наблюдая за таинственной кулинарной алхимией – процесс превращения жизни одного существа в источник пищи для другого.

– Шотландские погонщики иногда выпускают кружку или две крови с одной скотины и смешивают с овсом, чтобы перекусить в дороге, – сказала я. – Надо думать, это питательно, но не особенно вкусно.

Роджер отвлеченно кивнул. Он опустил на землю почти опустевший таз и кончиком ножа вычищал засохшую кровь из-под ногтей.

– Эта та же самая, что и для оленей? – спросил он. – Молитва. Я видел, как Джейми читает такую, но я не все слова разобрал.

– Граллох? Молитва перед потрошением дичи? Я не знаю. Почему бы тебе не спросить у него?

Роджер сосредоточенно работал над своим большим пальцем, не отрывая глаз от руки.

– Я не был уверен, считает ли он, что мне можно ее рассказать. Я имею в виду, что я ведь не католик.

Я посмотрела вниз, на смесь, пряча улыбку.

– Не думаю, что это имеет значение. Эта конкретная молитва гораздо старше Римской католической церкви, если я не ошибаюсь.

Искра интереса осветила лицо Роджера, разбудив дремавшего в нем школяра.

– Мне пришло в голову, что это очень старая форма гэльского – старше того, что можно услышать в это время… Я хочу сказать… сейчас. – Он немного покраснел, осознав, что именно сказал. Я кивнула, но ничего не ответила.

Я вспомнила, каково это – жить внутри ожившей фантазии. Я вспомнила ощущение того, что реальность существует в другом месте и времени. Я вспомнила и с удивлением осознала, что это все действительно лишь только воспоминание – для меня время сдвинулось, как будто моя болезнь заставила меня пройти некий финальный барьер.

Сейчас было мое время – реальностью было шершавое дерево бочки и скользкий жир под пальцами, солнечный диск, который задавал ритм моим дням, близость Джейми. Для меня тот мир – мир машин и звенящих телефонов, будильников и займов – казался далеким и нереальным, как сны.

Ни Роджер, ни Бри не перешли этот предел. Я понимала это по их поведению, по обрывкам их личных разговоров. Возможно, причина была в том, что они были друг у друга: они делили между собой этот маленький исчезнувший мир, сохраняли его живым. Мне было легче пережить эту перемену. Я уже жила здесь, к тому же второй раз совершила путешествие намеренно, и у меня был Джейми. Не имело значения, что я рассказывала ему о будущем, для него оно всегда оставалось небылицей. Наш маленький мир строился на других вещах.

Время от времени я волновалась за Бри с Роджером. Было опасно обращаться с прошлым так, как делали это они – как с чем-то занятным и увлекательным, как с временным состоянием, из которого есть выход. Для них выхода не существовало – будь то любовь или долг, Джемми привязывал их обоих к настоящему моменту, как маленький рыжеволосый якорь. Было бы лучше – по меньшей мере безопаснее, – если бы они могли принять это время как свое собственное.