– Я не знаю. Может, она была беременна? – предположила я. – Или, может, заразилась чем-то? – Я не хотела открыто предполагать сифилис, но такая вероятность была. Если Манфред заразил миссис Сильви, а она в свою очередь передала инфекцию клиентам в Кросс-Крике, которые затем приезжали в Риверан… Но это значит, что у Федры могли быть отношения с белым мужчиной. А это нечто такое, что рабыня будет скрывать всеми возможными способами.

Иокаста, будучи женщиной неглупой, стремительно приходила к схожим выводам, и ее мысли шли теми же путями, что и мои.

– Ребенок не стал бы проблемой, – сказала она, махая рукой. – Если у нее был любовник… ай, – сказала она задумчиво. – Но зачем тогда посылать за тобой?

Джейми начал нервничать, выведенный из равновесия нашими беспочвенными спекуляциями.

– Может, она думала, что можешь ее продать, тетя, если бы ты обо всем узнала?

– Продать ее?

Иокаста неожиданно рассмеялась. Но это был не обычный ее смех, не звук искреннего веселья; этот смех был шокирующим – громким и грубым, почти зловещим в своей внезапности. Это был смех ее брата Дугала, и кровь моментально застыла у меня в жилах. Я посмотрела на Джейми и увидела, что он смотрит на нее с потемневшим лицом. Значит, он тоже услышал это недоброе эхо из прошлого.

Казалось, она не могла остановиться. Ее руки вцепились в резные ручки кресла, и она наклонилась вперед с покрасневшим лицом, хватая ртом воздух между зловещими всхлипами. Далила перекатилась на живот и издала низкое встревоженное «вуф», тревожно оглядываясь вокруг, не способная найти источник беспокойства, но уверенная, что что-то пошло не так. Самсон попятился, забравшись под кресло, и низко зарычал.

Джейми вытянул руку и взял ее за плечо – и в этом жесте не было деликатности.

– Успокойся, тетя, – сказал он. – Ты пугаешь своих питомцев.

Иокаста резко замолчала. Было слышно только тихое шуршание ее прерывистого дыхания, которое было немногим лучше ее смеха. Она неподвижно сидела в кресле с жестко выпрямленной спиной, положив руки на подлокотники кресла, кровь постепенно отливала от ее лица. Глаза Иокасты стали темными и блестящими и как будто сфокусированными на чем-то, что могла видеть она одна.

– Продать ее, – пробормотала она, и ее рот странно изогнулся, как будто смех снова готов был вырваться из нее. Но вместо того чтобы засмеяться, она резко встала. Самсон один раз тявкнул от удивления.

– Следуйте за мной.

Она вышла из комнаты, прежде чем кто-то из нас успел ответить. Джейми приподнял одну бровь, глядя на меня, но подтолкнул меня к двери.

Иокаста знала дом до мельчайших деталей – она прошла по холлу до двери, ведущей к конюшне, касаясь стены, только чтобы не потерять равновесие, шагая со скоростью зрячего человека. Только снаружи она чуть притормозила, вытянув вперед одну ногу, чтобы нащупать мощенную кирпичом тропинку. Джейми встал рядом с ней и решительно взял под локоть.

– Куда ты хочешь пойти? – спросил он с капитуляцией в голосе.

– В сарай для повозок. – Хотя неуместный смех прекратился, ее лицо было по-прежнему пунцовым. Она с вызовом подняла подбородок. К кому, интересно, относился этот вызов?

В укутанном тенями сарае для повозок стояла безмятежная тишина, в воздухе, потревоженные потоком воздуха из открытых дверей, закружились золотистые пылинки. Повозка, карета, сани и элегантная двуколка стояли на застеленном соломой полу, как большие уснувшие звери. Я посмотрела на Джейми, который, поймав мой взгляд, лукаво изогнул губы: в этом сарае мы нашли временное укрытие во время хаоса, который творился во время свадьбы Дункана и Иокасты почти четыре года назад.

Иокаста остановилась в дверях и, тяжело дыша, оперлась на косяк, как будто пытаясь сориентироваться в пространстве. Однако она не стала заходит внутрь, вместо этого Иокаста кивнула в сторону дальней стены сарая.

– Возле задней стены, a mhic mo pheathar[37]. Там стоят коробки, мне нужен большой плетеный сундук, высотой до твоего колена, перемотанный веревкой.

Во время нашей предыдущей экспедиции в сарай я не заметила, что вся задняя стена уставлена коробками, ящиками, корзинами и свертками, уложенными в два-три ряда. Однако с такими точными указаниями Джейми быстро нашел нужный сундук и вытащил его на свет, покрытый пылью и частицами соломы.

– Перенести его в дом, тетя? – спросил он, почесывая пальцем зачесавшийся от пыли нос.

Она покачала головой, наклоняясь и поддевая пальцем узел обмотанной вокруг сундука веревки.

– Нет. В доме этого не будет. Я поклялась, что в дом их не понесу.

– Позвольте мне. – Я положила свою ладонь на ее дрожащие пальцы и стала распутывать веревку вместо нее. Кто бы ни завязал ее, он сделал это старательно, но явно не имел опыта. Я расслабила узел за минуту и открыла сундук.

Он был наполнен картинами. Охапки рисунков, сделанных карандашом, тушью, углем, аккуратно перевязанных выцветшими шелковыми лентами, несколько альбомов, пара квадратных холстов без рамы и две маленькие коробочки с миниатюрами в рамках, поставленными на ребро, как колода карт.

Я услышала, как Иокаста вздохнула надо мной, и подняла голову. Она застыла с закрытыми глазами, и я поняла, что она полной грудью вдыхает запах картин – запахи масла, угля, гипсовой грунтовки, бумаги, холста, олифы и скипидара – осязаемый призрак, выплывший из плетеного сундука, невидимый, но живой на фоне запахов сена, пыли и дерева.

Ее ладонь согнулась, большим пальцем она терла кончики указательного и безымянного, ощущая призрачную кисть между ними. Я видела, как Бри иногда делает так же, когда смотрит на что-то, что ей хочется нарисовать. Иокаста снова вздохнула, открыла глаза и присела на колени рядом со мной; она потянулась в глубь сундука, чтобы провести пальцами по краям погребенного в прошлом искусства и найти нужную картину.

– Масло, – сказала она. – Достаньте их.

Я уже вытащила коробочки с миниатюрами. Джейми присел с другой стороны от сундука, поднимая охапки рисунков и альбомы, так чтобы я смогла достать масляные холсты, лежащие на ребре у стенки.

– Портрет, – сказала она, склонив голову набок и прислушиваясь к глухому шуршащему звуку, который издавали холсты, когда я ставила их рядом с сундуком. – Старик.

Было ясно, какой она имеет в виду. Из пяти картин две были пейзажами, три портретами. Я узнала Фаркуарда Кэмпбелла на одном холсте, гораздо моложе, чем сейчас, автопортрет Иокасты, сделанный примерно около двадцати лет назад, но мне было некогда рассматривать эти работы, какими бы интересными они ни были.

Третий портрет выглядел так, будто он был закончен гораздо позже двух предыдущих, – по нему было заметно, что художница начала терять остроту зрения. Края выглядели размытыми, а цвета грязноватыми, формы были искажены, так что пожилой джентльмен, смотрящий сквозь масляную дымку, производил жутковатое впечатление, как будто принадлежал к какой-то инопланетной расе, несмотря на респектабельность его белого парика и высокого шейного платка. На нем были старомодный черный сюртук и жилет, через плечо был перекинут тартан, подколотый золотой брошью, которая перекликалась по орнаменту с рукояткой кинжала, которую он плотно сжимал узловатыми, опухшими от артрита пальцами. Я узнала этот кинжал.