Так вот, крестоносцы – это те же самые рыцари, объединенные общим настроем, целью – и не более того. Они точно так же представляли собой воинов-любителей, приобретавших свое воинское мастерство самым разным образом, и нередко представляли себе настоящую войну чем-то вроде рыцарского турнира. Конечно, многие из них в итоге становились профессионалами, однако и тут надо понимать, что в первую очередь это были бойцы-одиночки, каждый из которых стремился именно к своей собственной победе, личному успеху и к захвату возможно большего количества пленных. Само понятие «коллективизм» на поле боя носило довольно странный характер. Разумеется, все они были владетельными сеньорами, воинами Христа, имели командиров, которым обязаны были подчиняться. Однако едва только начиналось сражение, как отсутствие совместных тренировок и воинской сплоченности давало себя знать. Рыцарь легко мог покинуть строй, выйти из атаки ради того, чтобы взять поверженного противника в плен, чтобы потом получить за него большой выкуп. После атаки сомкнутым строем рыцарский отряд распадался на множество сегментов, в которых рыцари как раз и проявляли свою доблесть, сражаясь один на один с равным себе противником. Причем само сражение могло быть довольно долгим. Ведь оно распадалось на нескончаемое количество поединков достойных противников, бесконечно гоняющихся друг за другом по полю.

И конным и пешим рыцарь должен был уметь мастерски сражаться и наносить своим оружием противнику смертельные удары! («Манесский кодекс», библиотека Гейдельбергского университета)

«Поединок двух пеших рыцарей на мечах». Миниатюры многочисленных средневековых манускриптов свидетельствуют, что ни о каком благородстве в бою между рыцарями не было и речи. Удары наносились таким образом, чтобы причинить противнику максимум вреда. Добивать поверженного или раненого врага обычно не стремились, ведь за его жизнь можно было потребовать богатый выкуп, но и особой жалости в бою друг к другу никто из них не питал – все уповали на Божью волю! («Манесский кодекс», библиотека Гейдельбергского университета)

При этом «настоящий» бой происходил обыкновенно так: два рыцаря, прикрываясь щитами и, выставив вперед длинные копья с вымпелами позади наконечников, мчались друг на друга, стараясь нанести удар, усиленный тяжестью доспехов и весом коня и помноженный на скорость движения. Если это удавалось, то враг с треснувшим щитом и распоротой кольчугой либо просто оглушенный обычно вылетал из седла. Если же и щит доспехи выдерживали, а копья ломались, или же один из них промахивался, то дальше они рубились на мечах, а также могли взяться за булавы и секиры. И это было отнюдь не изящное фехтование: удары были редкими, но страшными. Об их силе говорят останки воинов, погибших в сражениях Средневековья – разрубленные черепа, перерубленные берцовые кости. Причем во время поединка ни о какой рыцарской чести не было и речи. На своего противника рыцарь мог «напасть спереди и сзади, справа и слева, словом, там, где может нанести ему урон», – по крайней мере, устав тамплиеров разрешал им воевать именно так.

Вот ради такого боя и жили рыцари. В такой бой они кидались очертя голову, забыв об осторожности, об элементарном строе, нарушая приказы командующих (хотя какие там приказы – рыцарям лишь предлагали держать строй, более того, их об этом просили!).

В этих условиях полководец обычно мог послать своих воинов в атаку, но вот все дальнейшее происходило по воле случая. При малейшем признаке приближающейся победы рыцарь кидался грабить лагерь врага, забывая обо всем, – и ради этого тоже жили рыцари. Недаром некоторые короли перед боем, запрещая бойцам ломать боевой порядок, а при наступлении покидать его ради грабежа, нередко строили виселицы для своих несдержанных вассалов.

Если противнику удавалось заставить отступить хоть несколько рыцарей, остальные, заметив это, ударялись в паническое бегство, которое не в силах был остановить ни один полководец (как, впрочем, и управлять боем после начала атаки). Сколько королей проиграли битвы только потому, что войско преждевременно теряло голову от страха! Впрочем, проблема управления рыцарскими войсками была следствием особенностей рыцарского вооружения. Попробуйте надеть на голову плотный или хотя бы вязаный чепчик или капюшон, а сверху ведро, и вы поймете, что в таком снаряжении рыцарь ничего не слышит! А поскольку прорезь в забрале шлема также невелика – и это естественно, потому что так защищается лицо, – то и обзор у вас будет крайне ограничен. А это означает, что никакого управления рыцарским конным сражением просто не могло быть!

Именно поэтому все построения рыцарских войск на поле боя были крайне примитивны. Так, против плотных масс пехоты обычным построением была «кабанья голова» или «свинья», которая имела вид колонны, слегка зауженной спереди. Давно известно, что конницу водить в колоннах разумно, так как в этом случае сила ее массированного, таранного удара сохраняется лучше всего. Это не столько боевое, сколько и походное построение. Когда же «клин» врезается в ряды противника, то его воины, находящиеся в задних рядах, немедленно раздаются в стороны, чтобы всадники не топтали передних, но в полной мере проявили бы свои боевые качества, равно как и качества коня и оружия. У «клина» есть и еще одно преимущество: фронт его построения довольно узок, значит, он меньше подвергается воздействию метательного оружия впередистоящего противника.

Исключительно важным элементом рыцарского снаряжения с самого начала было седло. Именно оно, массивное и часто окованное металлом, не только давало ему дополнительную защиту, но и помогало удерживаться на спине у могучего боевого коня и сражаться копьем и мечом как с конным, так и с пешим противником! (Оружейная палата во Дворце-резиденции в Дрездене)

Со временем, однако, рыцарские доспехи превратились в некое подобие парадной униформы, цель которой заключалась в том, чтобы подчеркнуть богатство и могущество их владельцев. На фотографии – роскошные парадные доспехи, изготовленные мастером Элизиусом Лайбаэртцем из Антверпена в 1563–1565 гг. для шведского короля Эрика XIV (Оружейная палата во Дворце-резиденции в Дрездене)

Против других рыцарей, соответственно, применялся «частокол», когда всадники выстраивались в линию, иногда в два ряда, и неслись друг на друга, уповая на Господа, прочность доспехов и Его Величество Случай. Никаких особых тактических ухищрений рыцари не знали, да и не могли знать, поскольку от них требовали прежде всего дисциплины. А дисциплина была не просто слабым местом рыцарей – ее у них просто не было и не могло быть по определению. Ведь каждый рыцарь – это индивидуальный боец, привилегированный воин с болезненно острым чувством собственного достоинства. Ведь он считал себя профессионалом с самого рождения и в своем ратном деле был в принципе равен любому другому представителю своего сословия, вплоть до самого короля. В бою он зависел только лишь сам от себя и выделиться, быть первым мог, только доказав свою храбрость, добротность своих доспехов и резвость своего коня.