знаю, как бы я поступил сейчас. Правда, не знаю. С того момента очень много воды утекло. Но конечный выбор всё равно оставался за Алиной.

— Мне жаль, что у тебя проблемы со здоровьем после аборта. Искреннее жаль, — вздыхаю в ответ. — Но знаешь, я просто на секунду сейчас представил, что было бы, если бы ты тогда всё же родила.

— И? Что же?

— Ты не задумывалась об этом? Ни разу?

— Задумывалась, конечно. Ты бы никогда меня не бросил, — заявляет Алина.

— Речь не об этом. Ты бы мне мозг выела чайной ложечкой за то, что я

не

настоял на аборте. Что ребёнок родился слабым, больным. По моей вине. Я в любом случае остался бы виноватым, понимаешь? Как ни крути.

Качнув головой, направляюсь к шкафу. Туман в голове не проходит, только гуще становится. Кажется, если я сейчас не лягу спать, то вырублюсь от усталости посреди комнаты.

В шкафу какая-то старая одежда отца лежат. Чёрная свободная футболка и мятые спортивные штаны. Хлопнув дверцей шкафа, направляюсь в ванную комнату. Весь этот цирк начинает сильно раздражать.

— Ты тоже оденься, — киваю Алине, прежде чем скрыться за дверью. — Пока я вернусь, чтобы на тебе было платье.

На минуту отлучившись, снимаю с бёдер полотенце и одеваюсь. Некомфортно себя чувствую голым рядом с бывшей. Трахаться с ней не хочется ни капли, даже если бы был одиноким. Мы это давно проходили.

Вернувшись в спальню, я застаю Алину в момент, когда она застёгивает молнию. Несдержанно ругается, услышав звонок мобильного и подходит к сумочке, которая лежит в кресле.

Алина спохватывается, достаёт телефон. Закусив нижнюю губу, медлит.

Я делаю несколько шагов навстречу и смотрю на экран мобильного.

Папуля

.

Григорий Анатольевич, значит. Это хорошо. Он понятливый мужик, просто очень-очень мягкий. Как пластилин. Стоит только любимой дочери топнуть ножкой, как он тут же торопится исполнить любой её приказ.

Сняв трубку, коротко здороваюсь и прошу его приехать немедленно.

— Что случилось, Иван? — спрашивает Григорий Анатольевич строго. — Она с тобой? Опять?

— Блядь, да. Что хотите с ней делайте, — цежу сквозь зубы. — Привязывайте, удерживайте силой. Возле меня и моей семьи, чтобы я её больше не видел.

Я вижу, как у Алины кривится лицо от ярости и злобы. Она выхватывает из моих рук свой телефон. Сунув его в сумочку и обозвав меня козлом, выскакивает за дверь и, громко стуча каблуками, несётся вниз.

Григорий Анатольевич сообщил, что будет через двадцать минут.

Подойдя к окну, вновь закуриваю. Глаза слезятся, пекут. Голова не соображает вовсе, но я терпеливо жду пока за Алиной приедут родители.

Блеск фар в конце улицы привлекает моё внимание. Тушу вторую сигарету подряд и прищуриваюсь, чтобы рассмотреть каменную дорожку, ведущую к дому. На ней появляется два силуэта. Один я точно узнаю, а с другим сложнее. Но он точно мужской.

Слышу, как Алина повышает голос и замечаю, что из автомобиля, припаркованного у обочины, выбегает Григорий Анатольевич. Крики усиливаются, я захлопываю окно и бросаюсь на выход из комнаты.

В гостиной всё ещё сидят гости. Мира, Гена и Марина. Значит, это Пашка на улице.

— Вань, что случилось? — летит мне в спину голос сестры.

— Не знаю. Сейчас разберусь.

— Я с тобой!

На улице темно, мои догадки, что конфликт случился между Алиной и Пашкой — подтверждаются. Брат держит девушку за запястье и не отпускает, в то время как Григорий Анатольевич начинает угрожать и повышать голос до децибел, взрывающих мой мозг. Сон как рукой снимает.

— Я долго терпел! И неуважение, и то, что Ваня сделал с моей дочерью, но теперь хватит — больше ничего не хочу иметь общего с вашей семьей! — возмущается отец Алины.

— Вот и прекрасно, — отвечаю ему. — Давно пора. Но что-то держало, да? Например, связи моего отца.

— Конечно! — возмущается Маринка. — Как только что, так Степан должен спасать и помогать! После его смерти теперь-то окончательно можно разорвать отношения с Северовыми.

— Думаешь мне было легко наблюдать, как моя дочь себя губила? — рычит Григорий Анатольевич. — После отношений с Иваном, а?

Он тычет толстым указательным пальцем в мою сторону. Претензии, одни претензии. Ничего нового. Я уже почти привык. Смирился, согласился. Сволочь, козёл и моральный урод.

— В чем вообще суть? — спрашиваю у брата.

Он по-прежнему удерживает Алину, в то время как девушка отчаянно пытается вырваться.

— Она забрала чужую вещь и не желает её возвращать.

— Ничего я не забирала! — вклинивается Алина и жалобно всхлипывает.

— Сумочку покажи, — не уступает Пашка.

Григорий Анатольевич разве что не кусаться бросается от злости. Он низкого роста. Упитанный, имеет проблемы с давлением. Вряд ли рискнёт лезть с физической расправой, поэтому сдается и начинает тоже давить на дочь.

— Господи, Алина, милая, покажи сумочку! Пусть уже отстанут и уедем домой.

Девушка медлит. Смотрит то на нас с братом, то на отца. Она ждала защиты, но не получила её.

Отдав сумочку Пашке, смотрит, поджав губы, как тот перебирает косметику, прокладки и деньги. Всё, что внутри лежит. До тех пор, пока не выуживает оттуда мой телефон. Охренеть.

— Всё?! Достаточно? — нервничает Алина. — Папа, пожалуйста, давай уедем отсюда немедленно!

Григорий Анатольевич хватает дочь под руку и ведёт к автомобилю. Открывает дверцу, усаживает девицу на переднее сиденье и бросает в нашу сторону угрюмый недовольный взгляд, как будто это мы что-то украли у их семейки.

— Давай-давай! Трогай! — выкрикивает Марина. — Пока полицию не вызвали!

Машина с рёвом срывается с места, оставив себя темное облако. В посёлке воцаряется тишина. Пашка протягивает мне телефон и поясняет с чего всё началось.

Он застал Алину в кладовке. В то время как она закончила разговаривать по

моему

телефону. Случился скандал, девушка выбежала на улицу, всячески отрицая тот факт, что чужой мобильный телефон находился в её сумочке. Пашка не отступал, поймал Алину и вынуждал вернуть украденное. До тех пор, пока не появились остальные.

Мы возвращаемся в дом, потому что Марина начинает дрожать от холода. И без того дерьмовое настроение становится в десятки раз хуже.

Я запираюсь у себя в комнате, снимаю блокировку телефона. Замечаю три пропущенных звонка от Сашки. Последний из которых — отвеченный. Разговор длился двадцать восемь секунд.

Стискиваю челюсти до отчётливого хруста и набираю Сашку. Абонент находится вне зоны доступа сети. Прекрасно, блядь. Я повторяю манёвр. Ещё и ещё.

Затем матерюсь и лезу в сообщения.

«Вань! Как ты?», — интересуется Саша.

«Между прочим, я волнуюсь».

«Ладно, всё ясно. Просто убери товар Варламова со своих складов! Он ворованный».