Перед встречей он немного прогулялся, но Ньюкасл больше не вызывал привычной застарелой тоски. Джеймс родился и вырос здесь, но даже в Москве чувствовал себя уютнее. Спешащие под зонтами люди, холодный ветер, промозглая сырость и пустота. Город встретил его неласково, выгонял оттуда, где ему больше не было места.

Дождь то переставал, то начинался вновь, то усиливался, то превращался в неприятную ледяную морось. По бульвару Сент-Джеймс он вернулся обратно в центр, занял столик у окна и заказал кофе.

Корделия вошла в кафе за минуту до назначенного срока. Не заметить её появление было просто невозможно, и Джеймс задумался, какой бы увидела её энергетику Оксана. Выдержать присутствие Кармен всегда было тяжело. Она словно подавляла.

Возможно, прирожденному лидеру без этого никуда, но рядом с тем же Рэйвеном, Сухаревым и даже Осиповым, Джеймс чувствовал себя иначе. Она напоминала набирающее силу цунами, противиться которому невозможно. Хилари тоже отличалась редкой для женщины силой, но не настолько яркой.

— Ты издеваешься, — Корделия прошла к его столику, повесила пальто на вешалку и опустилась на соседний стул.

Приветствие вполне в её стиле.

Джеймс невольно подался назад и скрестил руки на груди. Она все ещё отчаянно напоминала о Хилари.

— Куда ты исчез, Джеймс? После смерти Хилари я искала повсюду.

Мир пошатнулся, и снова обрел равновесие, когда подошедший официант положил перед Кармен меню. Она покачала головой.

— Чёрный кофе без сахара, пожалуйста.

Предупреждая дальнейшие расспросы, Корделия пристально посмотрела на Джеймса.

— Мы близнецы, Джеймс. Я прожила смерть вместе с ней, а очнулась в мире, где Хилари уже нет.

Ему хотелось, чтобы это был сон. Он сидел напротив Корделии, и она говорила с ним так, словно знала, как та умерла. Но она, конечно же, не знала.

Отгоняя наваждение, Джеймс потянулся за чашкой и сделал несколько глотков. Кофе уже остыл.

— Значит, ты оказался прав. И соизволил наконец рассказать мне о том, что произошло, — в её голосе слышались стальные нотки, — что так рано? И какого чёрта, спрашивается, ты обращался за помощью, если все равно позволил моей сестре умереть?

Звенящий шепот Корделии бил рикошетом от стен внутренней пустоты. В сердце, часть которого принадлежала Хилари. Видеть, как выдержка Корделии идёт трещинами, было непривычно.

Официант принес кофе. Она снова взяла себя в руки, обратившись привычной железной леди. А Джеймс почувствовал, что у него разболелась голова. Виски пронзало болью раз за разом. Он поморщился, сделал большой глоток кофе.

— Я дождусь от тебя хотя бы слова, Стивенс? — фамильярность в обращении от Корделии означала раздражение.

— Я здесь не из-за Хилари, — произнес он, наконец, — разве что отчасти. Кто-то копает под тебя.

«Я здесь, чтобы искупить вину перед твоей сестрой. Я здесь, потому что схожу с ума от того, что натворил. Я здесь, потому что в моей жизни появилась женщина, благодаря которой я на многое взглянул иначе».

Брови Корделии приподнялись. Она смотрела на него, как психиатр на нового пациента, потом достала из сумочки банкноту и положила под блюдце.

— Не скажу, что была рада встрече, Джеймс.

Он перехватил её запястье до того, как Корделия встала из-за столика.

— Московский филиал действует. Они вытащили меня для того, чтобы расследовать убийство бывшего измененного.

В темных глазах мелькнула хрупкая тень сомнения. Под её резким взглядом Джеймс разжал пальцы, но Корделия осталась на месте. Отпила кофе, глядя сквозь него. Сейчас она казалась безмерно далекой, а вместо неё он видел Хилари. Стоит ему снова прикоснуться — и кожа под пальцами слезет, обнажая сгнившую плоть. Поползет, размываясь грязью приятный интерьер кафе, приглушенный свет настенного бра над столиком, капли на стёклах, серость за окном сменится комьями земли, негромкая музыка отзовется ржавым скрежетом.

— Я не знал, что ты была её ангелом-хранителем все эти годы, — Джеймс не выдержал, — пока не взял в руки дело по Солт-Лейк-Сити. И ещё несколько — по облавам после разгрома опергруппы. Это ты помогла нам исчезнуть, но она никогда не рассказывала.

Ему казалось, что он говорит в пустоту, но Корделия всё-таки ответила.

— Хилари ничего не говорила тебе, потому что сама об этом не знала. Одной было гораздо проще играть свою роль.

— Ты ничего не знаешь про Москву, не так ли?

— Нет. Провернуть это за моей спиной мог только один из Боссов, — Корделия кивнула официанту и поднялась. — Предлагаю поговорить в более спокойной обстановке.

Её квартира в Ньюкасле была типичной квартирой деловой женщины. Дизайн в стиле хай-тек, черно-белая классика, ни пылинки, всё на своем месте, как в музее. Джеймс устроился на диване, напротив стены с огромной плазменной панелью, Корделия расположилась на соседнем. В просторной комнате царил полумрак. Несмотря на пасмурную погоду, жалюзи были опущены. Джеймс подумал, что это здорово похоже на могилу. Неужели она всегда так жила?

Он рассказал ей всё, начиная со знакомства с Рэйвеном и заканчивая делом об убийстве Ру, избегая упоминаний о Хилари. Корделия не перебивала, и в эти минуты напоминала не человека, а ожившую статую.

Джеймсу вспомнился фильм «Искусственный разум»[37], так причудливо сочетались в ней черты человека и фантастическая выдержка. Могла ли она отправить свою сестру на смерть? Вполне, но не сделала этого. Корделия оказалась лучше, чем он думал. И лучше него.

— Значит, Лоуэлл пребывал в полной уверенности, что это я кормила его именами?

— Именно.

Корделия потянулась за сумочкой, достала сигареты, повертела пачку в руках и отложила в сторону.

Новая привычка? Насколько Джеймс помнил, раньше она не курила.

— Кто ещё знал о Хилари? — спросил он.

— Никто, как я предполагала. Её имя на могильной плите на кладбище Ньюкасла, — уголок губ Корделии едва уловимо дернулся. — Элен Буше умерла три года назад. Сможешь выйти на Штерна?

— Разве что став его мишенью.

Корделия смотрела сквозь него. На мгновение Джеймсу показалось, что она сейчас закричит, швырнет стоящую на журнальном столике вазу, или сделает ещё что-нибудь и окончательно разрушит образ несгибаемой, сильной женщины, к которому он привык. Но она спокойно встретила его взгляд, только сцепила пальцы так, что они хрустнули.

— Я могла проколоться той про́клятой осенью, — произнесла она, — когда приезжала в клинику Зольнера. Ты сказал, что вытащишь её, но я тебе не поверила.