это скорее отражает современные воззрения, а не средневековые, а также что такие исследования искажают средневековую культуру и потакают любви широкой общественности к сенсациям, а также ко всему гротескному и маргинальному. Сосредотачиваясь на теме секса, мы творим Средние века по своему образу и подобию. В сущности, такие исследователи утверждают, что сексуальность не должна стоять в центре нашего понимания европейского Средневековья. Отчасти такая критика призвана защитить идеализированный образ Средневековья, где все люди вели благочестивую жизнь под крылом мудрой Церкви. Однако такой акцент на сексуальности критикуют в том числе и авторы важнейших современных работ о Средних веках – чуткие и вдумчивые истолкователи средневековых текстов, для которых чрезвычайно важно достоверно изображать различия между людьми Средневековья и нашими современниками, – не с тем, чтобы их идеализировать, но с тем, чтобы продемонстрировать богатство ушедшей эпохи.

В современных исследованиях Средние века уже не описываются как эпоха, озабоченная исключительно духовными вопросами, а не плотской жизнью, – или как культура, где люди настолько сильно от нас отличались, что телесное для них стало неважным. Часть таких исследований полностью отошла от духовных вопросов и сосредоточилась исключительно на материальных условиях повседневной средневековой жизни, прямо или косвенно занижая роль религиозных верований для обычного жителя средневековой Европы. Но мы не должны отрицать важность духовной жизни, чтобы признать важность материальной. Сейчас совершенно очевидно, что духовное и материальное были тесно связаны (что можно увидеть в телесном воплощении Христа, чья более чем материальная и кровавая смерть стала предметом поклонения в период позднего Средневековья) и что тело ни в коем случае не было незначительным для судьбы души. Тело скорее было реальностью, с которой должны были считаться все люди Средневековья, включая тех, кто выбрал духовную жизнь и удалился от мира: они могли считаться со своими физиологическими нуждами и тем, как они влияют на спасение, или же они могли рассматривать тело как творение Божье. Но возникает вопрос: какие аспекты материального тела были важнее всего для понимания средневековыми людьми самих себя и своих отношений с миром и Богом?

Кэролайн Байнум – самый влиятельный и новаторский историк средневековой телесности – утверждает, что хотя сегодня мы думаем о телесном в первую очередь с точки зрения секса, для людей Средневековья первостепенное значение имели другие вопросы. В частности, она затронула две темы – еду и статус тела после смерти, – которыми было одержимо средневековое общество. Сегодня представители западного среднего класса смогли сосредоточиться на удовольствиях только благодаря тому, что наши базовые нужды по большей части удовлетворены. Как Байнум писала в своей знаменитой работе Holy Feast and Holy Fast: The Religious Significance of Food to Medieval Women («Церковный праздник и церковный пост: религиозное значение пищи для средневековых женщин»), в Средние века это было не так: еда для них могла иметь намного большее символическое значение, чем для нас – именно из-за того, что ее наличие не всегда можно было гарантировать, а добыча и приготовление еды требовали серьезных усилий. Для людей Средневековья потребность в пище была намного важнее, нежели сексуальные потребности, и пост был намного важнее, нежели отказ от половой жизни: пост требовал от них истинный контроль над телом – в особенности от монахов. Ключевой ритуал в христианстве связан с приобщением к телу Христа – не через секс, но через поглощение частички его тела. Законы ритуальной чистоты в иудаизме и исламе во многом были связаны с тем, что можно, а что нельзя есть.

Кроме голода существовала еще одна сила, которая терзала тело средневекового человека, – смерть и разложение. Как утверждают некоторые исследователи, в Средневековье в борьбе между Эросом и Танатосом постоянно побеждал Танатос. В Средние века люди видели болезни и смерти каждый день, а если они на время забывали о вездесущности смерти, то христианам об этом напоминали тексты проповедей и изображения на церковных стенах. Если люди думали о «телесном», то они могли представить себе гниющую плоть и кости с той же легкостью, как и сексапильных девиц и мускулистых качков. Состояние их тел после смерти было для них жизненно важным вопросом: может ли воскреснуть разложившееся, выеденное червями тело? Будут ли их тела нетленны, как тела святых? Эти вопросы о физических аспектах смерти сопровождала озабоченность духовными вопросами: что произойдет с душой после смерти? Именно такие проблемы должны были занимать главенствующее положение в сознании многих людей Средневековья независимо от их религиозных воззрений.

И если пища и смерть были так важны для них, насколько важен был для них секс? Пища представляет собой более базовую потребность, нежели секс, и Байнум вознесла ее на подобающую ей высоту в нашем понимании средневековой телесности. Однако современный мир унаследовал средневековое отношение не к пище, а именно к сексу – конкретные формы и обстоятельства, в которых секс считался легитимным. И несмотря на то, что еда была связана с религиозной символикой, проповеди, exempla и прочие нравственные наставления мирянам больше были озабочены сексуальным желанием, а не чревоугодием – по крайней мере в рамках христианства.

Эти два желания были тесно связаны. Советы о том, как побороть сексуальное желание, включали в себя рекомендации поститься, а невоздержанность в еде часто считалась одним из факторов, которые могут усилить сексуальное искушение. Пища позволяла существовать и функционировать телу – телу, которое само по себе не было злом, но всегда было связано с риском плотского, в первую очередь сексуального греха. Воплощение Христа в теле человека подразумевало, что плоть была отчасти творением Божьим, а значит, не была злом, но очень мало кто из людей Средневековья мог надеяться, что он так же успешно контролирует свои плотские желания, как Христос.

Роль женщины как кормилицы и воспитательницы была также связана с ее ролью матери, и до возникновения эффективной контрацепции их фертильность и их сексуальность были тесно связаны. Изображения женской груди в средневековом искусстве могли не нести в себе то же сексуальное значение, как сегодня, поскольку чаще всего они использовались для обозначения вскармливания (чаще всего вскармливания Христа девой Марией), однако материнство как вскармливание детей было неотделимо от процесса зачатия. У всех женщин, за исключением девы Марии, этот процесс был связан с половым актом. Идея Энгельса о том, что домашнюю работу (которую чаще всего выполняют женщины) следует рассматривать как репродуктивную в противоположность продуктивной работе (ремеслу или сельскому хозяйству), которой чаще всего занимались мужчины, относилась к социальному производству (обеспечение рабочей силы едой, одеждой и жилищем), а не физическому (процессу зачатия и родов). Тем не менее социальное производство подразумевает и физическое. Без пищи секс невозможен, но без секса нет необходимости в пище.

Взаимосвязь между сексом