что в свободном переводе означает: «Стремись к самой высокой из доступных тебе целей и не вступай в борьбу из-за безделиц. Ганс Селье».

Мария Николаевна Кондрашова рассказывала:

«Наш интерес к стрессу связан с его положительными, а не отрицательными чертами. Ведь основное биологическое значение реакций стресса – повышение устойчивости организма, а не его повреждение. Вслед за И.А. Аршавским, за физиологами из Ростова-на-Дону Л.Х. Гаркави, М.А. Уколовой и Е.Б. Квакиной мы считаем, что адаптационные возможности не только не исчерпываются, а расширяются под влиянием тренировки стрессовыми воздействиями умеренной силы. Как для того, чтобы увеличить капитал, его необходимо пустить в оборот, так для поддержания и увеличения «адаптационной энергии» нужна работа биохимических систем адаптации, а не пассивная экономия. Известны гормоны, обеспечивающие повышение организма при стрессе. Но в конечном итоге гормоны эти адресуются к митохондриям…»

Резче всего жизнеспособность организма появляется в критических (читай – стрессовых) ситуациях. Какие же биологические механизмы обеспечивают человеку высокую резистентность и возможность головокружительных взлетов – физических и интеллектуальных?

Кондрашова и ее коллеги полагают (и подтверждают это экспериментами), что ни гликолиз, ни другие системы поставки энергии в клетках, а лишь процесс окисления ЯК может вынести на своих плечах моменты высших перегрузок. Но для этого необходимо, чтобы основной фермент, способствующий окислению янтарной кислоты в митохондриях, – СДГ (сукцинатдегидрогеназа, в биохимии без сокращений трудно) был в «ОТЛИЧНОЙ ФОРМЕ».

Именно система ЯК – СДГ берет на себя основное напряжение при тяжелых и срочных нагрузках. Она является мобилизационной составляющей биоэнергетики. Кондрашова поясняет эту мысль поэтично:

«Образ зависимой от системы ЯК – СДГ энергетики можно символизировать высокой и с эмоциональным накалом сольной скрипичной партией, возносящейся над оркестром, звучание всех инструментов которого в сравнении с ней только фон. Острота первых реакций, яркость новых впечатлений и творческий подъем, свежесть молодых чувств базируются на активированной СДГ. В ткани жизни СДГ протягивает самую яркую нить; когда она истончается, молодость становится старостью. Притупление реактивности, одряхление души и тела связаны с деградацией СДГ…»

Итак, если рассуждать об энергетической стороне дела, адаптация, скорее всего, должна быть связана с системой ЯК – СДГ. Можно ли это доказать? Да, вполне.

Вспомним эксперименты с крысами. Мне показали серию полярограмм – на них четко зафиксировано, как дышат нормальные и «стрессированные» МХ. При стрессе митохондрии становятся гиперактивными: идет сверхэнергичное окисление янтарной кислоты, фермент СДГ чрезмерно активирован.

Ничего подобного не наблюдается в МХ контрольных животных. Здесь дыхание МХ, их отклик на различные ингибиторы, разобщители и другие стандартные тесты – в пределах обычной нормы.

Гиперактивация МХ – последствие стресса, но, казалось бы, что ж тут плохого? Не вялое гипоэргическое состояние МХ, характерное для ослабленного организма, подверженного хронической болезни, а демонстрация силы и мощи!

Все не так просто. Кондрашова объясняет мне, что этот «пожар обмена» вреден для организма. Долго он продолжаться не может: все кончится истощением, переходом в гипоэргическое состояние – кончится болезнью.

Тут уместно несколько пофилософствовать. Мы часто твердим: «природа знает лучше», «природа мудра», «природа – идеал». Однако подобные определения не всегда уместны. Природа, повторимся, может ошибаться и делает это довольно часто. И вот, оказывается, можно не только поставить мудрость Природы под сомнение, но и попытаться помочь ей, подавив реакции, которые были выработаны для защиты, но полезны не при всех обстоятельствах.

Короче, часто оказывается полезным для организма «тушить пожар обмена», уменьшать гиперактивность СДГ, а то и вовсе подавлять, сняв таким образом отрицательные последствия стресса.

Мария Николаевна Кондрашова:

«Селье ввел понятие болезней адаптации. Под этим термином подразумевалось усиление восстановительных, компенсаторных процессов, в чрезмерной степени приводящее к повреждению ткани. На уровне митохондрий избыточная компенсация может проявляться в гиперокислении янтарной кислоты, или, как мы привыкли говорить, гиперокисления сукцината. Это приводит к избыточной продукции протонов, закисляющих ткань, повышенному, повреждающему транспорту кальция и другим неприятностям. Эффективным способом регуляции таких состояний могли бы явиться препараты, ограничивающие гиперактивность СДГ.

Убедившись в том, что такое ограничение активности происходит при тренировке, мы начали искать средства, обладающие подобным действием. Сотрудница нашей лаборатории Г.Д. Миронова обнаружила в сыворотке крови наличие ингибитора СДГ. Мы нашли подобный ингибитор в некоторых биологически активных веществах, а также у лекарств, регулирующих повышенную активность сердца, сосудов, лимфоидной системы. Мы проверили нормализующее действие многих средств: левамизола, мебендазола, тиабендазола и других. Эксперименты велись на интактных митохондриях печени крысы и сердца голубя. Эти испытания показали, что подобные препараты могут ограничивать активность СДГ, нормализуя ее…»

Вот оно, начало активного вмешательства в таинство стресса!

Помню, под свежим впечатлением разговора с Кондрашовой я еще раз внимательно перечитал ее статью «Шкала отклонений состояния митохондрий от нормы и вещества, обращающие эти изменения» (раздел «Митохондриальные подходы в клинике» в книге «Реакция живых систем и состояние энергетического обмена»).

Читать было легко. Текста почти не было, вся научная информация содержалась в одной большой сводной таблице. Тут были перечислены всевозможные виды патологий (первый столбец), соответствующие им, по мнению Кондрашовой, митохондриальные характеристики этих состояний и – в третьем, последнем столбце – конкретные формы нормализующих воздействий на биоэнергетику организма. Диагноз, так сказать, и лечение! Констатация того или иного синдрома – и пропись действенных лечебных средств!