Он повернулся к нормандскому солдату и торжественно заявил:

– Танкред, можешь на меня рассчитывать.

В другом конце зала поднял руку Сильвио Арнабольди и бросил:

– И на меня тоже.

Не прошло и секунды, как Клотильда в свою очередь вытянула руку и сказала:

– Я с вами. – И, не удержавшись, обратилась к Альберику: – Второй раз я тебя одного ни за что не отпущу.

Ее последнюю фразу расслышал только Альберик, потому что по мере того, как поднимались все новые и новые руки, негромкие переговоры, в которых звучала смесь удивления, энтузиазма и осуждения, заполнили помещение неясным гулом. В результате при всеобщем волнении еще три человека присоединились к добровольцам: Анселен, самый младший из беглецов, Ленард Линден, немецкий специалист по аксонам биоСтрукта, которого насильно мобилизовали, когда он проходил учебу в Страсбурге, и Номиноэ Керневель, пультовик, которого все звали Номи.

Внезапно раздался пронзительный свист, и шум мгновенно стих. Все взгляды обратились на Пьера Санша, еще не успевшего отвести два пальца от губ. Пользуясь своим естественным превосходством – по возрасту он был старшим среди беглецов, – Санш взял на себя завершение дебатов:

– Согласны мы с ним или нет, я думаю, что Танкред достоин нашей поддержки. Пусть в ближайшие дни сам скажет, чего он ждет от нас и как собирается осуществлять свою идею. Полагаю, Танкред, что выражу общее мнение, сказав, что, даже если твое предложение не всех убедило, мы надеемся, что тебе удастся воплотить его в жизнь. От себя лично добавлю, что верю в тебя, и, будь я помоложе, а среди добровольцев не было бы уже нескольких членов штаба, без колебаний пошел бы с тобой.

Танкред был тронут. Несмотря на то что Санша уважали за объективность, он прежде всего славился своим духом противоречия и сарказмом. То, что он публично объявил о своем доверии, было очень непривычно.

И тут в глубине зала раздался еще один голос.

– А я вот не член штаба, – заявил Игнасио Дестранья, с явной насмешкой подчеркнув последнее слово. – Поэтому на мне не лежит то благородное чувство ответственности, которое движет Пьером. Так что я тоже иду с Танкредом добровольцем. Нас получится всего семеро, плюс два солдата, не слишком-то много. Кстати, думаю, что поиск контакта с атамидами вполне вероятно предполагает долгое путешествие в багги по пустынным просторам Акии.

Он медленно повернулся к Альберику. Собравшиеся замерли в гробовом молчании.

– Думаю, на этот раз, Альберик, ты не станешь отрицать, что во время долгой экспедиции на багги по пустыне мои способности будут полезнее, чем здесь, в пещерах. Не так ли, команданте?

Глава беглецов сверлил механика недобрым взглядом. Он так стиснул челюсти, что проступили желваки. Его ответ едва можно было расслышать:

– Делай, как знаешь, Игнасио.

* * *

30 ноября 2205 ОВ

– Мне очень жаль, господин князь, – невозмутимо возразил вызванный дежурным на помощь начальник центра тахион-связи, – к сожалению, я не могу позволить вам ответить на этот вызов.

Боэмунд Тарентский прождал этого человека больше двадцати минут, и его терпение было на пределе. После дезертирства Танкреда прошло уже двенадцать дней, и список неприятностей, свалившихся на вождя сицилийских нормандцев, с раздражающим постоянством удлинялся, а в данный момент он столкнулся с чем-то новеньким в перечне.

В последнее время, думая о племяннике, князь Тарентский испытывал бурные противоречивые чувства. Своим безответственным бегством этот молодой идиот посеял хаос в собственной семье, а возможно, даже хуже, дав Роберту негаданный предлог потребовать опалы его родителей и завладеть большей частью родового достояния. Это было непростительно.

Но вместе с тем Боэмунд чувствовал себя частично ответственным за случившуюся трагедию. Он сам подтолкнул подростка выбрать военную карьеру, а его сестра Эмма возложила на него личную ответственность за своего сына. Впрочем, он знал, что не оказал мальчику достаточной поддержки во время испытаний, через которые тому довелось пройти, особенно на драматическом Совете крестоносцев, когда князь публично от него отрекся.

Пусть и сегодня Боэмунд мог объяснить причины, толкнувшие его отмежеваться от племянника во время заседания, с тех пор у него появилась возможность оценить все катастрофические последствия этого поступка. Вместо того чтобы, как надеялся князь, толкнуть молодого человека на путь исправления и осознания своих заблуждений, тот приговор, по всей видимости, окончательно разрушил последние бастионы его чувства долга.

Впоследствии князь попытался снова сблизиться с лейтенантом, но Танкред так и не пошел на восстановление нормальных отношений. Даже разговаривая с дядей, он всегда держался в рамках холодной учтивости. Чисто профессиональных, добавлял Боэмунд.

Вот уже неделю князь Тарентский беспомощно наблюдал за крахом родового клана и присвоением нормандских владений Робертом Дьяволом, теперь уже при поддержке папы. Король Франции решил, что лучше прислушаться к папским рекомендациям, и оставил родителям Танкреда лишь символические земли вокруг замка.

Заброшенный на далекую планету, удерживаемый военными и финансовыми обязательствами перед своими войсками, которых он призвал в этот поход, князь Тарентский был обречен на пассивную роль в происходящем. Что и приводило его в бешенство.

Когда около часа назад центр тахион-связи предупредил его, что отец Танкреда и муж его сестры, Эд Бонмарши, граф Лизьё, желает поговорить с ним, Боэмунд примчался, не теряя ни мгновения.

И вот, когда он оказался на месте, тон дежурного переменился. В силу полученных специальных распоряжений принять данный вызов не представляется возможным. Барон так разгневался, что пришлось немедленно вызвать начальника.

– Я искренне сожалею, господин князь, – оправдывался тот, – но у нас тоже есть приказы, и совершенно недвусмысленные: всем близким семьи предателя Танкреда Тарентского запрещен доступ к тахион-связи. Власти не желают содействовать возможным подстрекательным переговорам.

Боэмунд ушам своим не верил. Эта канцелярская крыса соображает, с кем разговаривает?

– Не хотите ли вы сказать, что я, князь Тарентский, глава контингента нормандцев Сицилии, могу быть замешан в подрывной деятельности, угрожающей данной военной кампании?

Начальник облизнул пересохшие губы. Приказы – это одно, а противостоять столь могущественному сеньору, да еще известному как грозный воин, совсем другое.

– Нет… конечно же нет, господин князь. Но наверное… хм… власти решили, что, как родственник предателя, коим является лейтенант Тарентский, вы могли бы… чисто предположительно…

Хотя Боэмунд знал, что человек перед ним всего лишь выполняет инструкции, на его взгляд, тот зашел слишком далеко.

– Если вы случайно еще раз назовете моего племянника предателем, вам придется лично мне за это ответить. Вы все поняли, начальник службы?