Во взглядах «зелени» мешаются недоверие и надежда.

— А кто возьмется нас этому научить… сударыня?

Я улыбаюсь:

— А хотя бы и я.

Сую руки в рукава и извлекаю из запястных ножен ножи. Глаза у мальчишек разгораются живым интересом. Сомневается только сын кузнеца.

— Чему нас может научить девка? — осаживает он приятелей.

Двое украдкой хихикают. Хочется схватить их за уши и стукнуть бестолковыми головами. Небось звук будет как у двух пустых кувшинов.

— Какая она тебе девка, балда! — подает голос Жак. — Ты что, не слышал, что сказал вчера капитан? Она служит Мортейну! — И добавляет, понизив голос: — Она убийца, вот.

Сын кузнеца хлопает глазами:

— Это что, правда?

Вместо ответа, я бросаю нож. Парень успевает лишь открыть от изумления рот: его плащ пригвожден к дереву, как раз над плечом.

— Это правда, — говорю я. И без долгих разговоров поворачиваюсь к Жаку. — Ты встанешь в пару со мной. Остальные — друг с другом, кто кому подходит по росту.

Смущенно оглянувшись на приятелей, Жак идет ко мне и останавливается напротив. Его руки бездельно свисают вдоль тела.

Достав два ножа, которые у меня в ножнах за голенищами, отдаю их парням:

— Если вы убийцы, то должны брать скрытностью и хитростью. И конечно, быстротой. Вы проникаете куда нужно, наносите удар, а потом исчезаете, прежде чем кто-нибудь поймет, что вы там вообще были. Что это значит? А то, что, помимо нынешнего занятия, вы должны учиться тихому передвижению. Сейчас, например, вы ведете себя точно стадо быков, ломящихся через лес. Попытайтесь вообразить, будто к кому-то подкрадываетесь. Что угодно делайте, но научитесь поменьше шуметь!

— В этом нет чести, — фыркает один из лесорубов.

Я мгновенно оказываюсь подле него. Он моргнуть не успевает, а я уже сдернула с него поясной ремень, захлестнула кругом шеи и слегка натянула. Совсем чуть-чуть, только чтобы заметил.

— А много чести в том, чтобы задаром выкинуть свою жизнь? Если мы собираемся выиграть эту войну, герцогине понадобится каждый ее подданный!

Парнишка как-то очень громко сглатывает. Потом кивает, выражая согласие. Я отступаю и возвращаю ему ремень.

— А кроме того, если сейчас говорил не в шутку, получается, что верные Мортейна — люди без чести. Я почему-то думаю, ты вряд ли хотел предъявить столь тяжкое обвинение.

Не только он, все остальные тоже усиленно мотают головой.

— Самый тихий и скорый способ убить человека, — начинаю я объяснять, — это перерезать ему горло. Вот так. — Я показываю на себе, проводя пальцем поперек шеи. — Этот удар не только причиняет быструю смерть, он еще и не дает врагу переполошить остальных. — Я приступаю к уроку естественно и легко, словно влезая в новое платье. — Теперь прижмите палец себе к горлу. Нащупайте ямку у основания шеи. Место, куда должен прийтись удар, тремя пальцами выше. — Я слежу за тем, как они сосредоточенно ощупывают шею. — Отлично. А теперь я вам покажу, как это делать из-за спины.

— На мне? — Голос Жака почему-то срывается.

— Ага, — говорю я, пряча улыбку. — Только не лезвием, а рукояткой.

Следующий час пролетает быстро: я стараюсь обучить «зелень» некоторым самым незамысловатым основам моего ремесла. Как перерезать горло. Куда бить сзади, чтобы уложить одним верным ударом. Как упираться, когда накидываешь удавку, чтобы судороги врага не ослабили твоей хватки.

Времени, конечно, у нас далеко не достаточно, потому что для костров нужен хворост, а то и без ужина остаться можно. Ребята так и не научились правильно двигаться, но теперь они знают хоть что-то.

В этот вечер, усевшись наконец за еду, я чувствую, что сполна отработала свой ужин.

Когда костры прогорают, я иду туда, где оставила одеяло. Оказывается, кто-то — не иначе как Янник — аккуратно расстелил его среди корней громадного дерева, чтобы мне было уютно. Чуть не падая от усталости, я хочу лечь… И обнаруживаю на подушке букетик розовых цветов.

Кажется, мои грехи прощены, по крайней мере те, о которых Чудищу стало известно.

Позже, когда все уже разбрелись на ночь, я вижу при свете последних углей, что ко мне приближается исполинский силуэт.

— Ты тут прямо как дитя в люльке, — говорит Чудище.

Я оглядываюсь на громадные корни, протянувшиеся справа и слева, и сравнение нравится мне.

— Святая Матрона держит меня на руках, — говорю я.

В самом деле, я уверена, что чувствую, как пульсируют корни, тянущие из земли пропитание.

Рыцарь осторожно, оберегая больную ногу, опускается наземь подле меня.

— Ну как? — спрашивает он. — Все свои ужасные грехи уже исповедовала или еще есть?

Я поневоле радуюсь, что он с таким легким сердцем принял мои предыдущие заявления. Кажется, боги послали мне замечательный случай окончательно облегчить душу. Я радуюсь темноте, окутавшей нас. В ней даже само биение жизни звучит несколько приглушенно.

— Увы, есть. — Я набираю побольше воздуха в грудь. — Ты взялся ухаживать за той, на ком лежит ответственность за гибель твоей сестры.

Мгновение проходит в тишине, потом другое и третье, а он все молчит. Я во тьме пытаюсь рассмотреть его лицо. Может, моя откровенность шокировала его? Вызвала такое отвращение, что он дар речи утратил?

— Ты слышал, что я сказала?

— Да, — выговаривает он так медленно, словно на веревке вытаскивает каждое слово из глубокого колодца. — Но я уже знаю, насколько горазда ты себя очернять. Много ли тебе лет было тогда?

— Четырнадцать, — шепчу я.

— И это твоя рука нанесла смертельный удар?

— Нет.

Чудище задумчиво кивает:

— Подскажи, каким образом четырнадцатилетняя девочка могла в одиночку остановить д'Альбрэ?

— Я могла бы кому-нибудь рассказать, — выговариваю с мукой.

— Кому? — с тихой злостью спрашивает Чудище. — Где бы ты нашла такого силача и ловкача, чтобы мог перехватить его руку? Среди воинов, давших клятву служить ему? Среди его вассалов и домочадцев, связанных такими же клятвами? Кто пошел бы против столь опасного и могущественного государя, как д'Альбрэ, да еще и по просьбе какого-то ребенка?

— Но…

— Все, что ты тогда делала — или не делала, — диктовалось необходимостью выжить. Рассказать что-то кому-то значило объявить, что тебе известно обо всем происходящем в доме д'Альбрэ, то есть навлечь на себя опасность еще худшую. Или я не прав?

— Дело не только в этом. Я не была с ней доброй. Когда мои братья жестоко шутили над Элизой или дразнили ее, я смеялась так же громко, как и они.