ляхов в кинтарях[256] с металлическими бляшками возникли перед Володарем внезапно во время лова. Князь резко осадил коня. Вздыбленный скакун недовольно заржал. Гридни тотчас набежали со всех сторон, грозно ощетинились в сторону пришельцев острые копья.

Один из ляхов, который выглядел постарше и был шире в плечах, поднял руку в знак того, что прибыл с миром.

— Князь Володарь! — возгласил он громким басом. — Не врагами мы к тебе приехали. Пришли проситься на службу.

— Чего ж так? — удивлённо спросил Володарь. — Или не сладко вам в Польше у себя живётся?

— Знамо, не от хорошей жизни мы здесь, — промолвил второй лях, черноволосый и смуглый. — Волостей нас король Герман лишил.

— А всё потому, что супротив немцев воевать мы не хотели, — мрачно добавил старший.

— Как вас звать? — нетерпеливо оборвал его на полуслове Володарь.

Он давно уже спешился и наблюдал за ляхами исподлобья, жёг их суровым взглядом воина.

— Он — Пётр, а моё имя — Жеронимус, — ответил ему черноволосый. — Мы — двоюродные братья.

— Подумать должен я, как с вами быть, — отрезал князь, по-прежнему неприветливый.

Чувствовал он — что-то недоговаривают ляхи, что-то здесь не так.

Вечером он вызвал Жеронимуса в свою палату на верхнем жиле хором.

— Ну, пан, молви, какие дела вас ко мне привели. Говори без утайки. Никто здесь нас не услышит, — приказал Володарь немного оробевшему шляхтичу. — И не вздумай что-нибудь от меня скрыть. Я этого не люблю! Всё равно сведаю. Не поздоровится вам тогда.

— Нас послал к тебе твой старший брат, Рюрик, — тихо проговорил Жеронимус. — Вначале мы побывали у него в Перемышле. Брат твой велел передать через холопа, что крепко захворал и едва способен встать с постели. Вот мы и прибыли к тебе, князь.

— Но какова причина? Почему вы бежали? — продолжал допытываться Володарь.

Жеронимус помялся, огляделся по сторонам, словно пойманный с добычей вор, вздохнул горько и наконец, решив, что молчать более ни к чему, враз выпалил:

Мы не обманывали тебя, князь Володарь. Мы на самом деле лишились своих сёл. И сделал это Метко, племянник короля Германа. Нам пришлось бежать. Едва лошадей успели вывести да ускакать лесом от погони. Твой брат Рюрик принял нас с честью и поручил одно дело. Скользкое и неприятное дело.

— Какое такое дело? — Володарь начал догадываться, что старший братец его опять натворил что-то гадкое.

— Он дал нам с Петром яд и приказал отравить князя Метко. А чтобы мы сделали всё, как он говорил, взял в заложники жену Петра и мою мать. Мы воротились в Краков и помирились с князем Мешко. Стояли на коленях в костёле в Вавеле[257], молили о прощении. Король и его племянник согласились не преследовать нас, но сёла не вернули. Велели, чтобы мы мечами доказали свою храбрость. Во время пира... — Жеронимус осёкся. — Ну, думаю, ты понял без слов...

— Кто же из вас подсыпал князю Мешко гадость в вино? Или...

— Ты прав, светлый княже. Так мы и поступили... А подсыпал яд... — Лях собрался с духом и заключил: — Це сотворил я.

«Сегодня — Мешко, завтра — меня! — пронеслось у Володаря в голове. — Разве таким, как этот, можно доверять? Вот Рюрик расправился с Нерадцом. А этих... отправил ко мне, притворился хворым. Почему он так сделал? Хочет, чтобы я стал соучастником его преступленья?»

На выстраивавшиеся в ряд вопросы Володарь не в силах был дать ответ. Жеронимуса он отпустил, велев не мешкая убираться из его терема. Куда? Пусть лях сам помышляет о себе.

Позвал Халдея, Биндюка и Дорожая, долго шептался с ними ночью при свечах.

Наутро Жеронимуса нашли в корчме в Замосточье с ножом в груди. Петра, перепуганного до смерти, жалкого, трясущегося от страха, схватили во дворе гой же корчмы княжеские отроки, отволокли в хоромы и швырнули перед Володарем на колени.

— Что произошло, ведаешь?! — грозно молвил ему князь. — Братец твой — злодей гнусный! Отравил предательски князя Мешко. Ты же ему в лихом этом деле помогал! Так вот. Сохранил я тебе покуда жизнь. Надеюсь, послужишь мне. Мой тебе наказ: скачи не мешкая в Краков. Скажешь, что сам Жеронимуса прикончил. И обо всём, что у вас в Польше творится, станешь мне передавать. Когда грамотицу черкнёшь, когда сам приедешь. Но ежели слукавишь али утаишь что, помни: откроются делишки твои тёмные!

Пётр стучал зубами от страха и целовал князю сафьяновый сапог.

— Спаси тебя Бог, добрый княже! Не погубил душу христианскую! — Он прослезился и, трясясь от страха, упал ниц посреди горницы.

— Довольно! Ступай! Эй, отроки! Вытолкайте его! Пшёл прочь! — выкрикнул Володарь.

Лях стремглав выскочил за дверь. Вскоре с улицы до слуха Володаря донёсся удаляющийся стук копыт.

«Вот ведь мразь какая! Все убивцы, наверное, такие. Те, которые ядом или кинжалом в спину, или как Нерадец!» — На душе у Володаря было гадко. Словно соприкоснулся он сейчас с тьмой, с бездной, заглянул в чёрную зияющую пропасть, из которой струится удушливый дым с запахом серы.

Он через крытый переход вышел на хоры домовой церкви, опустился на колени, зашептал молитву. Кое-как успокоившись, попытался рассуждать более трезво. Понимал, что поступить по-другому было нельзя. И ещё, что брат его, если откроется правда, навсегда, на многие годы своими ковами может обречь Червонную Русь и Польшу на бессмысленное кровавое противоборство. А еще лицемерил, делал жалкий вид, чуть ли не мученика из себя строил! За брата становилось страшно.

...Гонец из Перемышля нагрянул внезапно на следующий же день. Рюрик велел передать брату и матери, что умирает и хочет проститься с ними обоими. Выходило, что ляхов он не обманывал.

Стрелой мчался Володарь по холмам, не обращая внимания на то, как в лицо ему летит первый предзимний снег, противный, мокрый и липкий.

«Наказанье! Кара Господня!» — стучало в висках.