Я уже упоминал, после моего ухода с поста канцлера Шлейхер предлагал назначить меня послом в Париж. В тот момент это казалось дружеским жестом с его стороны, но по некотором размышлении становится ясно, что тем самым он стремился удалить меня из непосредственного окружения президента. Я с удовольствием принял бы предложенный пост и отказался от него только по личной просьбе Гинденбурга. Мои отношения со Шлейхером сохраняли все внешние признаки сердечности, и моей единственной заботой стало помогать ему в выполнении стоявшей перед ним трудной задачи. Я ни разу не критиковал его перед президентом, но мне было ясно, что действия Шлейхера в конце декабря приходились старому господину совсем не по вкусу. Шлейхер связался с командующими военных округов, которые выразили через него свое единодушное неодобрение решению президента поддержать мою программу реформ. Фельдмаршал посчитал это нарушением своих прерогатив и решил, что Шлейхер восстановил против него этих старших начальников. Гинденбург был весьма чувствителен в подобных вопросах и резко возражал против вовлечения действующих офицеров в политику.

В своем первом выступлении в роли канцлера Шлейхер выразил признательность своему предшественнику в выражениях, далеко выходящих за рамки обыкновенной вежливости. У меня не было ни малейших оснований думать, что он рассматривает меня на политической арене как неудобного игрока, которого следует порочить при каждом удобном случае. На обеде в «Геррен-клубе» я объявил перед множеством присутствовавших там весьма влиятельных людей о моем одобрении и полной поддержке Шлейхера. Несмотря на это, он, должно быть, почти сразу же установил наблюдение за моими перемещениями и телефонными переговорами. Такая практика стала для нас привычной в Третьем рейхе, но в то время это было делом крайне необычным.

Моя встреча 4 января в Кельне с Гитлером предоставила ему долгожданную возможность выпалить в меня из всех своих орудий. Не попросив от меня и не подождав объяснений, он послал Вернера фон Альвенслебена в обход основных берлинских печатных органов с сенсационным сообщением о моем «предательстве». Не удовлетворившись этим и несмотря на то, что уже получил мое письмо с объяснением случившегося, он лично отравился к президенту, чтобы заставить Гинденбурга раз и навсегда отлучить меня от дома. Президент относился очень чувствительно к любым попыткам вмешательства в свои личные отношения, и этот ход Шлейхера обернулся психологической ошибкой, которая сильно задела Гинденбурга.

Подробности этой встречи, сообщенные мне Гинденбургом, окончательно разрушили мое доверие к Шлейхеру. Начиная с этого момента я более не искал с ним никаких контактов. Я был не слишком настроен против него за то, что он оставил меня 1 декабря без поддержки, поскольку его доводы казались тогда убедительными. Мне было тогда еще неизвестно, что он весь ноябрь плел против меня свои интриги. Но я не мог простить ему попытку очернить меня перед человеком, под чьим водительством мы вели борьбу за новую концепцию государственной власти. Самое меньшее, что он должен был сделать после нашей личной встречи, это отказаться от своих сделанных перед президентом утверждений. Хотя он не сделал этого, я, покуда он оставался канцлером, не предпринял никаких шагов, направленных против него, и не позволил себе опуститься до встречных обвинений.

Ничто другое не толковалось впоследствии столь превратно, как те события, которые предположительно явились результатом моей встречи 4 января с Гитлером. Меня обвиняли в измене Веймарской республике и в том, что я, заключив тогда секретный договор с Гитлером, способствовал его приходу к власти. Предполагали еще, что я таким образом отомстил Шлейхеру за то, что он лишил меня власти. Если бы в доме Шредера была достигнута договоренность о чем-то подобном, то в течение следующих трех недель для ее реализации представлялось множество удобных случаев, но корректное изложение последующих событий доказывает, что таких намерений попросту не существовало. Последний маневр Шлейхера, объявившего о кризисе президентской власти, имел бы при таких обстоятельствах больше смысла, если бы был направлен против назначения Гитлера канцлером, а не против меня самого.

Ближайшие доверенные лица Шлейхера служили ему не лучшим образом. Вернер фон Альвенслебен, в частности, представлял собой законченный тип заговорщика, для которого интриги являлись самоцелью. Его брат, граф Бодо, рассказал мне о том, как Вернер однажды признался ему, что план путча в Потсдаме, о котором он говорил Герингу и Гитлеру, был его собственным изобретением, и он вставил его в разговор для пущего эффекта. Но, дав нацистам понять, что в случае, если они примут его в качестве министра обороны, то смогут не обращать внимания ни на влияние Гинденбурга, ни на армию, ни на меня самого, Шлейхер заронил семена собственной гибели. Он создал о себе впечатление как о единственном человеке, способном предотвратить вмешательство армии. Поэтому в дни ремовского путча в июне 1934 года нацисты, по всей вероятности, посчитали его значительно более важной фигурой, чем он был на самом деле.

Хотя Шлейхер был человеком выдающегося интеллекта, он в конце концов запутался в своих планах. Он чувствовал бы себя психологически намного более уверенно, если бы предпочел не предлагать Гитлеру своих услуг в качестве министра обороны, чтобы обезопасить себя от Гинденбурга и меня, а просто сказал бы президенту: «Настало время попытаться использовать Гитлера. Вам известно, что я раньше не одобрял эту идею, не нравится она мне и теперь. Но если я сохраню за собой министерство обороны в кабинете Гитлера, то смогу не только гарантировать единство армии, но и предоставить ее в ваше распоряжение, если эксперимент провалится». Его ссора с президентом обернулась в результате трагедией. Он знал нацистское движение со всеми его ответвлениями лучше кого бы то ни было. Он должен был бы остаться на посту министра обороны вместо Бломберга, которого Гинденбург посчитал за преданного офицера старой закалки и который проявил в июне 1934 года и еще раз – позднее, в начале 1938-го, – столь жалкую слабость. Как многие чересчур умные люди, Шлейхер потерял доверие окружающих, и прежде всего – нацистов. Вместе с ним встретила свою смерть и отважная женщина – его жена. Он всю жизнь оставался холостяком и женился на ней только осенью 1932 года. Это была дама замечательного ума и силы воли, наделенная исключительным честолюбием. Вполне возможно, что именно под ее влиянием он решил променять свое устойчивое закулисное положение на полноту ответственности, связанную с властью.

Гитлер на посту канцлера. – Ответственность власти. – Кабинет-однодневка. – Никакого заговора не было. – Социальная политика. – Причины притягательности Гитлера. – Программа его партии. – Проблемы в коалиции. – Моя основная ошибка. – Особые способности Гитлера. – Его личность. – Его влияние на Гинденбурга

Когда 30 января 1933 года Гитлер стал канцлером, он получил власть в результате обычного взаимодействия демократических процессов. Необходимо понять, что в тот момент ни он сам, ни его движение не приобрели еще той репутации и не совершили тех преступлений, за которые они будут прокляты пятнадцать лет спустя. Без сомнения, его характеру изначально были присущи всем ныне хорошо известные черты, но они еще не успели развиться в те формы, которые нам знакомы. Его отношение к событиям в Потемпе могло бы послужить предупреждением, но тогда еще было возможно допустить, что ответственность главы правительства заставит его усвоить нормы поведения, отличные от тех, которые мог себе позволить безответственный партийный вождь.