– Зато подумай, Филипп, как же будет здорово! Я – с моей обожаемой Витторией, Генри – с кузиной Кэтрин, ты – с этой уважаемой всеми вдовой! Мы могли бы дружить семьями, а? – Джефф был в отличном настроении.

– А этого куда денем?

Фил обернулся и ткнул пальцем в Тима, сидевшего за столом и смотревшего в одну точку.. К шампанскому Андервуд не притронулся, зато безудержно сверлил взглядом белоснежную скатерть, словно пытался её испепелить.

– Этому тоже кого-нибудь подберём, – подмигнул Джефф, и друзья сели по обе стороны от Тима.

– Из него вышла бы отличная статуя, – протянул Фил, ткнув Андервуда пальцем в плечо. – Смотри, он даже не моргает.

– С фиолетовыми мордами в статуи не берут, – издевался Джефф. – Вот если бы он взял немного толчёного мела и забелил синяки...

– Я вообще удивляюсь, как его пропустили с такой физиономией. Может, он спустился с крыши?

И Фил задрал голову вверх, притворяясь, что выискивает в высоком потолке подтверждение своим словам, а потом разочарованно выдохнул:

– Нет там ничего. А этот молчит, словно воды в рот набрал.

– Я думаю, он просто дуется на нас, что не зовём его кукарекать. А ведь дуться должны мы. Мы – поигравшие, а он, как всегда, на вершине Олимпа.

– Замолчите вы или нет? – процедил Тим сквозь зубы. – Не петухи, а куры. Раскудахтались.

– Тим, а, Тим, – подначивал Джефф, – хочешь, я уступлю тебе своё место на столе у ректора? Или Фил уступит. Ему надо понравиться одной леди. Боюсь, если он полезет прямо в ботинках на белую скатерть и в блюдо с икрой, а потом ещё и изобразит громкое «кукареку», та леди не только швырнёт в него цыплячьим крылом, но и пригрозит выпотрошить на суп.

– Вы похожи на неугомонных мартышек, – ответил Тим. – Дался вам этот глупый спор. Я ведь ещё на выходных предложил выход. Отмените пари, раз переживаете за свою репутацию. Сразу дышать станете ровно и сможете рассылать воздушные поцелуи кому угодно, хоть папе Римскому.

– А я знал, что он тогда говорил серьёзно, – заулыбался Фил, и в один удар сердца вероятность исполнения петушиной песни из грозовой тучи превратилась в облако, а то приготовилось рассеяться и дать дорогу светлым солнечным лучам.

– Но... – вдруг ляпнул Джефф, и облако опять посерело. – Мы же договорились...

Тим повернулся к другу.

– Спор глупый, ставка позорная, разве не так? Дождитесь Генри, предложите ему обо всём забыть и расслабьтесь. Вон сколько вкусного принесли – надо есть, а не топтаться по паштету и спарже. 

– Причём здесь Генри? Решать должен ты.

– Я?

– Ты же достал то, о чём мы спорили.

– Допустим, достал.

– Что значит «допустим»? Достал или не достал?

– Да ну вас, – психанул Тим, вышел из-за стола и двинулся вперёд.

– Куда это он? – прошептал Джефф.

– Лучше не лезь, – ответил Фил. – Надо ждать Генри. Генри нас рассудит.

А в том, что Генри рассудит правильно, Фил не сомневался.

Широко распахнутые двери не уставали пропускать через себя важных гостей, одни из которых только-только готовились отдохнуть с дороги на мягких креслах и в окружении прекрасной половины человечества, а другие, оставив за интересной беседой сопровождавших их дам, уже спешили в курительную комнату, где за чисто мужскими разговорами о политике, мировых катаклизмах и охоте успевали перехватить по сигаре-другой.

Генри Сандерс появился в дверях, сопровождая важного сэра Фредерика Пикли с супругой и кузину Кэтрин. Многие царапины на его лице сошли на нет, но кое-где местами всё же проступала синева, хоть милая Кэтти и колдовала над ней добрую половину утра. Следом за Пикли показался и сам Джейкоб Андервуд, и стоило его трости ударить пару раз о начищенный до блеска паркет, как все в зале мигом притихли, свечи принялись гореть ярче, официанты – скользить осторожней, и даже музыканты, играющие ненавязчивые вальсы и марши на балконе, с бодрящего мажора перешли на нежный минор. Все вокруг затаили дыхание и, позабыв о сплетнях, проблемах беженцев и убитых на охоте кабанах, смотрели только в одну точку, где распустилась редкой красоты роза, и сорвал её никто иной как успешный банкир, важно и с гордо поднятой головой делающий шаг за шагом вперёд и отвечающий на приветствия лишь едва уловимыми кивками.

С Джейкобом хотели поговорить многие. Случившееся в Аскоте за неделю подзабылось, да и не все присутствующие на ужине были любителями скачек. У сэра ректора в основном собиралась публика из университетских кругов, увлечённая науками, а не ставками и лошадиными кличками.

Для первой беседы перед началом трапезы Джейкоб выбрал мистера Чопперса. Это был полноватый джентльмен, владеющий судоходной компанией, кузен профессора Ливза, преподававшего студентам древние языки. Банк Джейкоба Андервуда собирался выдать мистеру Чопперсу кредит на покупку нового судна, и Джейкоб хотел в неформальной обстановке узнать, как идут дела у компании. Извинившись перед супругой, он оставил её на попечение Камиллы Пикли, но последнюю тут же облепили подружки, и Малеста осталась одна. Своих подруг у неё никогда не было (если не считать пожилую миссис Мерит), а на чужих она не собиралась претендовать, тем более что те хотели обсудить с Камиллой какие-то новости, до которых леди Андервуд не было никакого дела.

Шампанское было вкусным. Немного сладким, но в меру – Малеста такое любила. Цветочные композиции на столах тоже радовали глаз. Всё вокруг сверкало и искрилось, волновалось и беспокоилось. И гостей пришло уже столько, что в некоторых переходах яблоку было негде упасть. Но никогда ещё в столь шумной толпе Малеста не чувствовала себя более одиноко. 

Ещё до начала ужина Джейкоб хотел представить её паре своих знакомых. Но, кажется, вопрос выдачи кредита мистеру Чопперсу на время перевесил важность поддержки средств в семейном благотворительном фонде, поэтому леди Андервуд незаметно для всех поставила свой бокал на стол и неспешно направилась к выходу. До первых закусок ещё оставалось время, а духота в обеденном зале была уже такая невыносимая, что впору было падать в обморок. Бумажный веер не справлялся, и лишний глоток воздуха был явно не лишний.

Однако встрече с вечерней прохладой не суждено было состояться. Несколько шагов вниз по лестнице – и Малесту крепко схватили за локоть, и развернули к себе. Произошло это настолько нагло и бесцеремонно, что поднимающаяся по той же лестнице супружеская чета остановилась, незнакомая дама возмущённо охнула, а её супруг сунул в глаз монокль, чтобы всё разглядеть в деталях. Об увиденном потом можно было рассказать в кулуарах, и пожилой джентльмен хотел быть уверен, что всё рассмотрел и расслышал верно.

– Вы... – выдохнули совсем рядом, и Малеста узнала голос. Высвободила руку и нашла в себе смелости встретиться взглядом с тем, чьи зелёные глаза были полны лёгкой грусти и бескрайней нежности.

– Тимоти.