Тем временем гости продолжали покидать благотворительный ужин сэра ректора. Многие из них, завидев молодого Андервуда сидевшим на холодной лестнице, осуждающе качали головами, перешептывались, но проходили мимо. Никто не останавливался, не выражал сочувствия, не предлагал помочь. Поэтому, когда за спиной послышались приближающиеся шаги, Тим не сразу и понял, что это по его душу, и нехотя поднял голову лишь тогда, когда над ним нависла внушительная тень. Тень сэра Фредерика Пикли.

– Замечательное представление, мистер Андервуд, – почти нараспев, произнёс тот. – Весьма замечательное.

Сидеть и терпеть очередные насмешки было нельзя. Совсем нельзя. Но как же противно было вставать и смотреть в глаза человеку, как и отец, извлекающему выгоду из всего, даже из близких людей. Однако Тим совладал с собой, выпрямился и даже собрался дать достойный ответ, как мистер Пикли опередил.

– Я, конечно, наслышан о ваших выходках, но сегодняшнее безобразие задело самые глубокие струны моей души. Неужели, весь этот фарс был ради племянника моей супруги?

– А вы догадливы, – усмехнулся Тим. – Но, помимо Генри, я думал ещё и о своём счастье.

– А ваше счастье, как я понял, упорхнуло?

И мистер Пикли многозначительно ткнул тростью в направлении дороги на Девон.

– Снимаю шляпу. Вы и тут безмерно проницательны.

– И вы, конечно, ничего не можете сделать, потому что ваши возможности ограничены...

– К чему вы клоните?

– Позвольте я дам вам один совет, юноша. Иногда бывает так, что вещи, которые нас окружают, являются не тем, что нам кажется. Тёплое молоко, к которому руки так и тянутся зимним вечером, может оказаться скисшим, а комплименты, растекающиеся сладкой патокой в сердце, могут стать камнем за пазухой.

– Я вас с трудом понимаю.

– А вы подумайте немного, мистер Андервуд. Совсем немного. Горло вы сегодня уже напрягли – теперь напрягите мозги. Не забывайте, юноша, что наш мир не состоит из одних лишь ярких красок. Полутонов в нём гораздо больше, и если вы научитесь их вовремя подмечать, то, возможно, поможете не только себе, но и ещё паре-тройке близких людей. Какой-нибудь красивой женщиной, например. Очень красивой.

– Мистер Пикли, вы – близкий друг моего отца. Как я могу доверять вам?

– А вы – его сын. Такой вот треугольник вырисовывается. Кого вы предпочтёте поставить во главу угла?

– Боюсь, ваши намёки мне не интересны.

– А что вам тогда интересно? Точнее, кто?

Тим отвёл взгляд.

– Она не воспринимает меня серьёзно.

– И правильно! Я бы тоже не воспринял после сегодняшнего представления.

– Оно здесь не причём. Она всё высказала мне в лицо немногим раньше. Предъявила мне мои же слова. Я говорил их одной полоумной служанке, про которую невесть какие слухи ходят. Будто бы она утонула в болоте... Погодите-ка! – Тим побледнел, и у него задрожали руки. – Точно! Как же я сразу не вспомнил? Там, на лестнице, а потом в экипаже, она повторила мне слово в слово мои же слова, которые я ляпнул Бетси в ту самую ночь! Но как она могла их слышать? Она же была у себя в комнате, на втором этаже, и все эти дни уверяла меня, что никакой Бетси не знает! Мистер Пикли... сэр...

– Простите, юноша, но я тоже не знаю никакой Бетси.

– Не в этом дело, мистер Пикли.

– А в чём же тогда?

– Вы не могли бы одолжить мне одну из ваших лошадей? Кажется, я забыл кое-что в Девонсайде.

– И то, что вы забыли, настолько важно, что вы смеете просить у меня посреди ночи лошадь? Что у вас там? Молоко в крынке, которое скиснет до утра?

– Именно, сэр. Лучше сравнения не придумаешь.

– Ваша наглость не перестаёт меня удивлять. У меня нет лишней лошади.

– Но, мистер Пикли, в таком случае мне придётся привлечь вас к ответу за те мошеннические схемы, которые вы помогали проворачивать моему отцу. Однако в обмен на лошадь я обещаю закрыть глаза на ваше участие.

Фредерик Пикли удивлённо крякнул.

– А вы умеете уговаривать, – сдавленно сглотнув, ответил он.

– И, мистер Пикли...

– Только не говорите, что вам нужно две лошади.

– Нет. Мне нужен ответ на один вопрос.

– Не уверен, что я его знаю.

– Как я уже сказал, вы – близкий друг моего отца. Вы не можете не знать.

– Тогда почему бы вам не задать этот вопрос напрямую вашему отцу?

Тим снисходительно ухмыльнулся.

– Потому что сейчас я заключаю сделку не с ним, а с вами.

Густые брови Фредерика Пикли сдвинулись, глаза сощурились, словно у удава, а на выступающих скулах играли желваки.

– Что ж, спрашивайте.

– Спрошу как юрист юриста: какие права мой отец имеет на мою мачеху?

Мистер Пикли задумчиво почесал подбородок. 

Экипаж Джейкоба Андервуда покачивался на ночной дороге из стороны в сторону. Ехать в непроглядной тьме было чревато сломанным колесом, поэтому лошади шли неспешно. Кучер, прозябший на усилившемся ветру, кутался в куцый ватник и молился, чтобы месяц выглядывал из-за хмурых туч чаще. Время от времени его молитвам шли навстречу: слабый серебристый свет освещал пустую колею, и исполинские тени от старых и высоких деревьев пугали лошадей.

Джейкоб и Малеста всю дорогу молчали. Едва экипаж тронулся, Андервуд-старший уставился в окно, смотрел на тонущий в ночной тиши Лондон и сопел, как паровоз. Краснота постепенно сошла с его лица, но гложущая сердце подозрительность не успокаивалась и дошла до предела. Раза три Джейкоб ловил себя на мысли, что сейчас повернётся к Малесте и задаст все мучившие его вопросы, но всякий раз не находил нужного слова, с которого следовало начать. Выплеснуть на сидящую рядом женщину всю свою ревность значило бы показать себя с очень слабой стороны, а Джейкоб не был готов к такому разоблачению.

Ехали долго. А когда до Девонсайда осталось всего ничего и любопытный месяц снова выглянул из-за туч, Джейкоб не выдержал и обернулся. Малеста спала. Её длинные ресницы легонько подрагивали, и дыхание было ровным и спокойным, как будто ничего не случилось. Холодность, с которой она отшвырнула от себя Тима, поначалу  успокоила Джейкоба, но сейчас, когда он увидел жену мирно спящей, гнев вдруг накатил с новой силой.

Буквально вчера Джейкоб был готов винить во всём Тима. Беспорядочные связи сына, его мимолётные увлечения всегда раздражали, Джейкоб побаивался их последствий, но судьба была благосклонна и отвела худшее. Теперь же Андервуда-старшего бесило выпуклое бессердечие, с которым Малеста ответила на полный желания взгляд и дышащий страстью голос. Сколькими сердцами она могла так играть, а он не знал? Скольких могла одаривать своей лаской, а он даже не подозревал? Он всегда считал, что миру достаточно одного лишь любования красотой, но никогда не полагал, что кто-то может пожелать большего и что Малеста может ответить взаимностью. И как Джейкоб ни пытался разуверить себя в обратном, как ни пытался взять себя в руки, ничего поделать не мог. Чего ещё он ждал от заурядной актриски, много лет прожившей в Сохо? Уличную кошку не приучишь к четырём стенам – она так и будет рваться на улицу. А извечная порядочность – не более чем банальное притворство.