– Полиция! Ограбление! Полиция!

Потом еще с минуту отвечал на вопросы дежурного полицейского, но стоило ему продиктовать адрес, как я вырвал из его руки трубку и бросил ее на рычаг, после чего улыбнулся ничего не понимающему продавцу и сказал:

– Гут! Шнель! Комм!

Отправив ничего не понимающего продавца в угол к остальным заложникам, я убрал пистолет в кобуру, достал часы и щелкнул крышкой. Без минуты двенадцать. Спрятав часы, я повернулся к заложникам и снова улыбнулся.

– Гут! Зер гут!

Но заложники, несмотря на мою улыбку и успокаивающие слова, не торопились расслабляться, очевидно, приняв меня за сумасшедшего. Подойдя к двери, выглянул наружу. Кругом было тихо и спокойно. Несколько минут постоял, а потом медленно пошел к месту встречи.

«С богом, Сергей Александрович!» – только я успел так подумать, как увидел фигуру Пашутина, стоявшего недалеко от входа в кафе. Лицо его было бледным и напряженным.

Стоило ему увидеть меня, как он отвел глаза и сделал вид, что не узнает. Я продолжал шагать по улице, неторопливым размеренным шагом, а сознание, тем временем, отмечало возможные очаги опасности. Вот из овощной лавки вышла молодая женщина и направилась ко мне. В одной руке у нее была открытая сумочка, в которой она что-то искала, но не было покупок, а стоило появиться из-за угла двум молодым парням, смеющимся какой-то шутке, я сразу понял, что это игра, так как им не было весело, судя по напряженным взглядам и словно приклеенным улыбкам. Где остальные? Словно отвечая на мой вопрос, из кафе вышли двое атлетически сложенных мужчин, которые довольно ненатурально попытались изобразить выпивших людей. Каждый шаг приближал меня к Пашутину, с каждым шагом росло напряжение. Время внезапно стало тягучим, а минуты тянулись и тянулись, растянутые длинными-длинными секундами.

«Где эта чертова полиция?!» – не успел я так подумать, как услышал приближающийся рев моторов. Пришла пора действовать! Вдруг неожиданно сработала моя интуиция, сыграв тревогу. Выхватив пистолет, я резко и неожиданно рванулся с места, держа курс прямо на Пашутина. Спустя секунду раздался отдаленный звук выстрела, и в то же самое мгновение у меня за спиной противно взвизгнула пуля, ударившись о брусчатку и уйдя в рикошет. Мысль о снайпере появилась и мгновенно исчезла, так как сейчас все окружающее меня пространство сместилось на мушку моего пистолета. Мишени были помечены, осталось только жать на спуск. Первая пуля досталась молодой женщине, которая только успела выхватить из сумки пистолет. Краем глаза я видел, как пуля отбросила ее к витрине лавки, слышал крик, а уже в следующее мгновение, выбросив на бегу руку, начал стрелять в сторону «смешливых молодых людей». Один из парней резко дернул головой, словно пытаясь вытряхнуть попавшую в ухо воду, и, обмякнув тряпичной куклой, повалился на мостовую. Второй агент успел еще раз выстрелить в меня и, тут же меняя позицию, отскочил в сторону. Я успел выпустить в его сторону две пули, заставив его инстинктивно пригнуться, и в этот самый момент снова кинуться в сторону, когда раздался быстро приближающийся рокот моторов. Я закричал:

– Пашутин, ходу!

В этот самый момент ударило сразу несколько выстрелов. Стреляли явно прицельно, «усатый» агент со своим напарником. Две пули больно ударили мне в спину, а одна пробила рукав пальто. Я метнулся пару раз в сторону, сбивая прицел. Снова засвистели пули, но в этот момент на перекресток с ревом выскочили две полицейские машины.

Стрельба сразу прекратилась, и я благополучно достиг намеченного мною угла здания. Замедлив бег, оглянулся. Пашутин, очевидно, решил поставить рекорд по скорости, так что почти уже настиг меня. Рассыпавшиеся полицейские кого-то начали преследовать, при этом не обратили на нас особого внимания, видно, посчитали за местных жителей, спасающихся от перестрелки. Исчезнув из поля зрения представителей власти, я перешел на быстрый шаг, и теперь горожане, идущие по своим делам, видели во мне человека, спешащего по срочному делу. Вскоре ко мне присоединился Пашутин. Какое-то время мы петляли по узким, кривым улочкам Берна, пока одна из улиц не привела нас к парку.

– Погоди, Сергей. Этот район я неплохо знаю. Тут недалеко есть небольшой отель. Если там прежний хозяин, то мы можем у него остановиться на ночь и решить, что делать дальше.

– Идем.

Я повернулся, чтобы идти, как он неожиданно воскликнул:

– Погоди-ка. Это у тебя что?!

Я только хотел повернуться, как он сказал:

– Стой так. Раз. Два. И еще третья дырка в рукаве. Это как понять? Ты у нас пуленепробиваемый, что ли?!

– А ты как думал?! – ответил я и неожиданно для себя расхохотался, все-таки напряжение давало о себе знать. Расстегнув пальто, я продемонстрировал ему немецкий нагрудник Sappenpanzer образца 1916 года. Он мог одеваться и сзади и спереди, поэтому я приобрел сразу две штуки, превратившись на короткое время в средневекового рыцаря. Пашутин оглядел его, затем пощупал и спросил:

– Где взял?

– Купил. Почти все деньги, что со мной были, отдал за этот железный наряд.

– Гм. Сколько же оно весит твое украшение?

– Скромно. Полтора пудика.

Он восхищенно покачал головой:

– Да ты с таким грузом бежал так, что не любая лошадь за тобой угонится!

– Это ты, что ли, та самая лошадь?

– Ха-ха-ха! – теперь уже развеселился Пашутин.

– Хватит смеяться. Пошли!

Подавив очередной смешок, полковник сказал:

– Извини. Это от нервов.

– Ну как ты? – спросил я его.

– Так просто и не скажешь.

По дороге мы завернули в магазинчик, купив немного колбасы, сыра и пива. Хозяин маленькой гостиницы, узнав Пашутина, тут же без лишних слов поселил нас в номер. Какое-то время, ничего не говоря, мы просто сидели и жадно пили пиво. Есть не хотелось. Вдруг полковник как-то резко откинулся на спинку стула и стал смотреть на меня, словно что-то искал только ему известное, потом тихо сказал:

– Знаешь, я ждал тебя и в то же время боялся, что ты придешь. Ты был моей последней надеждой, Сергей.

Я пожал плечами в ответ. Это лирическое начало, похоже, было следствием эйфории, когда человек, приговоренный к смерти, начинает понимать, что каким-то чудом спасся.

– Вот только одного не могу понять, зачем тебе так рисковать?! – продолжил он свой монолог. – Другой бы на твоем месте трижды подумал, перед тем как пойти… почти на смерть. Да это самое натуральное самоубийство! Я же человек, который хочет жить, ты это понимаешь?! Вот почему ты сейчас не радуешься жизни?! Ты ведь совершил подвиг, спас жизнь товарища и при этом остался живой! Вот прямо сейчас ты сидишь, пьешь пиво и ухмыляешься. Вот и все твои эмоции! А как ты стрелял! Ты хладнокровно и расчетливо расстреливал германцев, словно те изображали мишени в тире!

Я усмехнулся, видя, каким способом этот волевой и сильный человек выплескивает свой накопившийся за эти дни страх.