– Ко… что?

– Неважно… проехали. Я что хочу сказать? Радуйся жизни, братишка. Мне не хватает разве что лакрисола[82], у них нет в киоске. А сегодня день такой, что я и о лакрисоле подзабыл.

Никола никогда не смотрел телевизор в таких количествах. «Менталист», «Парадиз-отель», «Гламурная западня»… Непонятно – как можно в несколько часов втиснуть столько дерьма?

Он попросил игровую приставку – была только одна на весь коридор. Приготовился долго ждать и был очень удивлен, когда ему на следующий день принесли «ПС2». Более современные приставки запрещены – они все завязаны на вай-фай. Но «ПС2» – это уж чересчур. Это для археологов. Начало двухтысячных… в музей бы, что ли, отнесли.

Он вернул приставку и взял в библиотеке книгу. «Чужак». Автора не запомнил. Но привлекло название. Это же про него! Югге среди сирийцев, свенссон среди юггов. Чужак – он и есть чужак. Непонятно, кто я и с чем меня едят.

На следующий день его опять окликнул Керим.

– Привет, Никола, это ты?

– Ну… как жизнь?

– Сегодня денек не такой клевый, как вчера… но знаешь что?

– Что?

– Наплевать. Все равно небо почти не видно за этими железяками.

– Ты давно здесь?

– Тринадцать месяцев.

Никола сглотнул слюну. Приговор еще не вынесен – а у парня отняли больше года жизни.

– С полными ограничениями. И знаешь что?

– Что?

– Ты первый, с кем я разговариваю за это время. Не считая, конечно, снютов и адвоката. Они, должно быть, что-то недосмотрели, что у нас эти клетки оказались рядом. Забыли, что меня нужно держать подальше от живых существ.

– Как ты выдерживаешь?

– Я же сказал – могло быть хуже.

Хуже… куда уж хуже. Никола почти не сомневался: хуже быть не может.

– А что у них на тебя? – спросил Керим.

– Откуда я знаю? Меня выследила собака, искусала… а я не виновен.

– Мы все невиновны, ежу понятно. Но слушай, если у них больше ничего нет, рули молчанку.

– Это как?

– Зажми рот, дыши носом. Полная несознанка. В конце концов они раскроют карты. И не психуй. Помни про Кобани.

Тедди был очень удивлен, что до этой встречи Магнус Хассел, совладелец адвокатуры «Лейонс», вообще никак не реагировал.

На стенах картины, на низких полках – загадочные произведения искусства: человеческий череп с мазками масляной краски, под стеклянным куполом – птичий скелет на теннисном мяче. Магнус, похоже, и в самом деле знал толк в современном искусстве, contemporary art.

Но Тедди обратил внимание, что картина, всегда висевшая за спиной совладельца, исчезла. Ее сменила другая. На расстоянии она выглядела, как знаменитый «Черный квадрат» Малевича, только больше. Примерно метр на метр черноты. Но если подойти поближе, видно, что черная поверхность состоит из бесчисленного количества таблеток, пилюль и капсул. Дождь черных лекарственных препаратов. Что это означает, наверное, и сам автор не сможет внятно объяснить.

Магнус перехватил его взгляд.

– Нравится? Последнее приобретение. Дэмьен Хёрст. Называется «Цикутоксин». Написана три года назад. Никогда не думал, что она пойдет с молотка, но, как видишь… несколько недель назад повезло. И хорошие ребята помогли. Подставные лица, сам понимаешь.

Тедди отошел от «Цикутоксина» и уселся на стул. На письменном столе, в отличие от обычного, был изрядный хаос, но совладелец никаких признаков нервозности не проявлял.

– Тедди, приятель, не буду вилять. То, что произошло, ни в какие ворота не лезет.

Тедди прекрасно знал, что Хассел имеет в виду. Он позвонил и сообщил Магнусу: меня обокрали. Исчезли все доказательства наркотических забав Маклауда. Взломали машину, вытащили сумку, мобильник – все, что было на поверхности. А вместе с портфелем – фотографии, рапорты… все. А на мобильнике – устное признание.

Магнус бровью не пошевелил, но картина за его спиной будто увеличилась. Черная бездна. Тедди почти физически ощутил засасывающую, почти космическую бесконечность мрака.

– Скажем так, Тедди… если не решишь этот вопрос, придется с тобой попрощаться. Ты хоть понимаешь, во что обойдется клиенту твоя расхлябанность?

– Да, вы говорили. Двести миллионов крон.

– И что я ему скажу? Что доказательство ветром унесло? Ну нет, Тедди. Найди материалы. Точка.

Магнус встал. Сигнал недвусмысленный – разговор окончен.

А пошел бы ты, сукин сын. Я на другое и не рассчитывал.

Тедди поклонился и пошел к дверям. И никаких материалов ты не получишь, я их отдал Маклауду. Думаю, Фредрик с наслаждением сжег их в своем камине, наслаждаясь очередной понюшкой кокса.

Но: он потерял первую в своей жизни настоящую работу. И что делать дальше? Что будет?

Следующий день.

В церкви постоянное движение, будто все только и делают, что подходят к алтарю, целуют иконы, крестятся, отходят, а потом все повторяется сначала. Зажженные свечи. Сосуды с елеем.

Боян ревностно следовал обычаям. Перекрестился дважды, дважды поцеловал ноги Иисуса на иконе. Потом опять. Отец делал все, как когда-то делала бабушка. Тедди помнил ее – десятилетним ребенком его привозили к ней в Винчу, деревню под Белградом. Бородатые священники, лиловые рясы, тяжелый запах ладана.

А сегодня не бабушка. Отец. Тедди узнавал каждое движение. Каждый шаг.

И не церковка в Винче, а церковь Святого Саввы в Швеции. В Стокгольме. В Эншеде – не больше километра от Глобена[83].

У Тедди гудят ноги. Он запомнил с детства: в православной церкви не сидят. Если ты по-настоящему верующий, должен выстоять всю службу. Ну что ж, должен – значит, должен. Терпеливо ждет, покачивается в такт песнопениям.

Отец покосился неодобрительно, и Тедди тоже перекрестился. Правила он знал с детства. «Прижимай, а не тяни», – говорила бабушка. Правая рука, три пальца сжаты в щепоть, безымянный и мизинец прижаты к ладони.

– Ты не хочешь почтить батюшку? – спросил отец.

Тедди и это помнил – надо подойти и поцеловать край рясы.

– Слишком много народу, папа.

Теснота в церкви и вправду ужасающая. Но на самом деле Тедди вовсе не хотелось целовать эту рясу. С другой стороны, надо доставить отцу удовольствие. Показать сыновнюю почтительность. И причины на то были веские.