самоценные остроты по подходящему поводу. Это соображение подтверждает и пространная цитата из «Говоруна». «Обругав» литературную новинку, Сенковский, казалось бы, способствует убеждению читателей, что не нужно ее покупать. Заинтересовавшийся читатель сможет перечитать фрагменты из полюбившегося стихотворного фельетона в книжке журнала и сразу же познакомиться с «критикой».

Антиреклама и «похищение» в косвенной форме свидетельствуют, что книжка Некрасова могла бы иметь спрос. Б. В. Мельгунов, ссылаясь на разыскание Б. Я. Бухштаба, свидетельствует: «Весьма высоко в целом принятые критикой два выпуска “Статеек в стихах” не имели читательского успеха и в 1844 г. продавались по сниженной цене»[705]. Правомерно предполагать, что одной из причин коммерческого (но не читательского!) неуспеха стали «похищение» и самореклама Сенковского. Похищение свидетельствует, что Сенковский предполагал именно читательский успех фельетона.

Подходя к высказыванию Сенковского как к критической оценке литературного произведения (стихотворения «Говорун»), легко выделить в нем два основных критерия, определяющих достоинство текста, хотя и иронически употребленных в противоположном смысле: ум (мысль), остроумие.

Но в строгом смысле слова эта «критика» – не критика. Она не подразумевает сосредоточенности на текущем литературном процессе и отношений рассматриваемого произведения к его перспективе. Остроумные замечания и рассуждения лишь имеют форму критического высказывания. По сути же, они риторичны, так как, допуская расширение текста (острот, сближений, ассоциативных связей и переходов), они не подразумевают развития критической мысли ни самостоятельно, ни в диалоге с журнальными оппонентами. Остроумие Сенковского самодостаточно.

Эта особенность объясняет, почему современники отзывались о Сенковском как о «балаганном шуте»[706]. В статье С. С. Дудышкина, посвященной многолетней деятельности Сенковского и написанной по случаю его кончины[707], открыто выражено сожаление о том, что Сенковский, переводя любой насущный разговор в плоскость самодостаточных острот, фактически исключил себя из процесса развития отечественной критики и словесности:

«Сочинение критик и повестей льстило ему, потому что незрелая публика еще смотрела только на остроумие, на потеху, которую он постоянно поддерживал своими шутками, и не обращала внимания на то, что кроется под всем этим. Остроумие доставляло ему деньги и известность; а какое ему дело до того, что он спутывал понятия незрелого общества и производил какую-то постоянную сумятицу в умах читателей! <…> Дилетант за все хватается с единственной целью – выставить себя. <…> Польза науки требует, для разъяснения еще темных вопросов, – споров: истина старая, как потоп. Сенковский избегал споров, как дети бегут от школы. <…> Между ним и обществом не было связи, и вот почему русский всегда чувствует какую-то внутреннюю безжизненность, прочитывая самые веселые шутки барона Брамбеуса. Вот почему общество так скоро, по-видимому так безжалостно забыло Сенковского»[708].

Вывод Дудышкина несколько спрямлен. Но он и ценен для историка литературы. Особо обратим внимание на обвинение в «спутывании понятий незрелого общества»: здесь Дудышкин следует за Белинским в стремлении видеть в критике «науку изящного», то есть систему понятий. Напомним, что сходные суждения о фельетонной критике и роли Сенковского в ее развитии на протяжении нескольких лет высказывались в «Пантеоне».

Отметим, что, когда к концу первой четверти XX в. в литературоведении постреволюционной России, одновременно с повышением интереса к Некрасову, назрело ощущение актуальности фельетона и его совершающейся жанровой трансформации, именно манера, близкая к проиллюстрированной манере Сенковского, описана исследователем как совокупность признаков жанровой формы[709].

Под это описание подходит то наличие и отчасти характер «маски», которые объединяют «Барона Брамбеуса» – Сенковского и его современников: «Провинциального подьячего» и «Говоруна» (Некрасов), «Нового поэта» (И. И. Панаев при участии Некрасова), «Иногороднего подписчика» (А. В. Дружинин), «Петербургского туриста» (А. В. Дружинин) и др. Некрасов пользовался приемами Сенковского, поэтому сближение его во мнении современников с «литературными промышленниками» имело и литературную подоплеку – помимо явной финансовой политики.

Колкость и карикатурность суждений Сенковского наводят на мысль о типологическом сходстве его рецензии с пародией одного артиста на другого. Эффект пародии обеспечен только в том случае, когда пародируемого легко узнать, то есть он достаточно известен и имеет лицо. Три рецензии Сенковского, первая из которых является анонсом книжечки Некрасова и будущих отзывов на нее в «Библиотеке для чтения», доказывает узнаваемость Некрасова для читателей начала 1840-х гг., хотя бы и в качестве «героя» фельетона.

Определенный интерес к Некрасову и его узнаваемость подтверждает и реакция других петербургских изданий на выход обоих томов «Статеек в стихах», которая тоже играет роль антирекламы. Два отзыва, опубликованные в «Северной пчеле» и принадлежащие Н. А. Полевому и Ф. В. Булгарину, написаны с целью дискредитации Некрасова, конкурентных изданий и литературного направления. В обоих отзывах явственно усиление публицистического начала: называние личных имен, указание на личные обстоятельства, сильная ироничность и резкость оценок.

Отзыв Полевого о «Статейках в стихах» (СП. 1843. № 87) проанализирован в посвященной ему главе. Приведем отзыв Ф. В, Булгарина (цитате предшествует рассуждение о «застое в русской литературе»):

«Отчего же? У нас так много гениальных писателей, перед которыми все писатели, которых читывала публика, как то: Греч, Полевой, Булгарин, Кукольник и другие – то же, что грош перед миллионом; писатели не только гениальные, но и знаменитые, каковы г. Краевский, издатель «Отечественных записок», написавший (право, не знаю, что он написал), г. Белинский, великий философ, метафизик, драматург и критик; г. Кони, всеобъемлющий гений вроде Пика де Мирандолье; новый Адиссон наш г. Дершау, освещающий своим ярким остроумием туманы берегов финских; г. Некрасов, великий двигатель “Литературной газеты”, великий критик и великий драматург…»[710]

Отзывы Полевого и Булгарина ироничны и направлены против личности Некрасова и ближайшего к нему круга литераторов. Саркастическая (Булгарин) и уничижительная (Полевой) оценки их значения в русской литературе не содержат суждений о стихотворении Некрасова. Аргументация уничижительных оценок в отзывах не приводится. Роль аргументации выполняет тон высказывания: утверждение очевидного, не нуждающегося в доказательствах. Поэтому суждения, в строгом смысле слова, не являются критическими, но являются антирекламой. Высказывания явно мотивированы стремлением скомпрометировать, принизить значение Некрасова и упомянутых с ним журналистов. Просматриваемая мотивация также указывает на прогнозируемый успех некрасовского издания и самих стихов.

О том, что «Статейки в стихах» могли иметь больший коммерческий успех, нежели имели, свидетельствует и дальнейшее развитие событий, также нашедшее отражение в журнале Сенковского.

В середине апреля выходит иллюстрированный сборник юмористических куплетов «Театрал», изданный В. Р. Зотовым. Ф, А, Кони, поместивший отзыв об этом издании в «Литературной газете», говорит о подражательности сборника по отношению к изданию Некрасова.

«Главное дело, – пишет Кони, – в картинках г. Тимма, а они хороши и даже весьма хороши. Что же касается до куплетов, мы пробежали несколько страниц и убедились, что это