– Тут бежать некуда, – пояснилабабуля, – во всей деревне два дома всего, да и то в другом никого нет.Кругом лес. Беги себе на здоровье, у меня в прошлом году волки корову задрали.

– Эй, – закричала я снова, –пить давайте!

Но за стеной разом все стихло. Я поглядела нанеаппетитную жижу – потерплю, не стану хлебать поданное пойло. А вот состальным придется подчиниться. Я подцепила ведро и пошла в угол.

День медленно уходил, солнце покатилось внизпо небу. Я тупо лежала на кровати. Присаживаясь на вонючее ведро, обнаружила вподкладке у щиколотки сотовый. Опять провалился в дырку. Значит, могупозвонить, если дотянет до Москвы – вдруг увезли в какое-нибудь совсем глухоеместо. Но все равно тихая радость наполняла душу, маленький телефон вселялнадежду. Однако странно: меня нет дома вторые сутки, а никто не побеспокоился ине позвонил. Я изловчилась и вытащила мобильный. Надо же, случайно отключилсязвонок. Такое иногда случалось с ним и раньше, все думала поменять аппарат наболее надежную модель, но руки не дошли.

Так, мои домашние, конечно, сходят с ума отнеизвестности, но включать аппаратик никак нельзя. Во-первых, гадкая старухаможет услышать зуммер, во-вторых, что я им скажу? Сижу неизвестно где, спасайтенезнамо откуда? Нет, сначала следует выяснить свое местопребывание, а потомтихонечко сообщить Александру Михайловичу, а еще лучше Ивану Михайловичу.Ладно, позвоню обоим, только бы батарейки хватило.

Дверь скрипнула. Бабка всунула в дверь голову:

– Чай будешь?

Скажите, пожалуйста, какая забота!

– Буду, – благодарно сказала я.

Бабка вдвинулась в комнату, увидела полнуюмиску и хмыкнула:

– Чего щи не поела, не понравились? Черездень как миленькая есть станешь. Здесь жизнь простая, черной икры нет.

И она поставила на стул жуткую щербатуюкружку, в которой плескалась вода светло-желтого цвета.

На вкус напиток оказался противным, но все жене таким отталкивающим, как суп, и я опустошила кружку. Время тянулосьтомительно, часы, как, впрочем, и сумку, у меня отобрали. Теперь хотелоськурить.

– Эй, – заорала я, – бабушка!

– Ну, – послышалось из-за двери.

– Дай сигарету.

– Сама не курю и тебе не советую, –отрезала бабка, – еще дом спалишь!

Ну не сволочь ли!

– Не будь гадиной, – продолжала япросить, – ну что тебе стоит, брось хоть бычок.

Бабка открыла дверь.

– Вылезай.

Я выползла в большую комнату, заставленнуюразнокалиберной мебелью. Штук шесть венских стульев, полированный стол, дешеваяболгарская стенка, несколько продавленных кресел и диван с ободраннымиподлокотниками.

Бабулька вытащила из пачки «Примы» однусигаретину и сообщила:

– Так уж и быть, знай мою доброту. Стойтут и кури на моих глазах.

– Руки хоть развяжи, неудобно ведь, всезатекли.

– Будешь кривляться, ничего неполучишь, – заявила старушка.

Я заткнулась и с наслаждением затянулась«Примой» – естественно, тут же начался кашель.

– Рот закрой, – велелабабулька, – чего микробы распространяешь?!

Кое-как домучив «примину», я успокоилась истала оглядываться. Телевизора нет и в помине, телефона тоже. Зато на столероскошная вещь – электрический чайник «Тефаль». Беленький, блестящий,совершенно новый. Дорогая вещь для деревенской бабули-пенсионерки. Старухе непонравился мой интерес.

– Покурила? Давай назад топай.

Я принялась ныть, указывая скованными рукамина газету, лежащую на диване:

– Дай почитать, со скуки умираю.

Старуха поколебалась минуту, потом, очевидно,решив, что худо от чтения не станет, протянула мятые странички.

Я глянула во все глаза на ее ладони. Изширокого засаленного рукава халата высовывалось нежное, хрупкое запястье. Кожасветлая, без пигментных пятен и какого-либо намека на увядание. У старухинепостижимым образом оказались руки тридцатилетней женщины. Я повнимательнейпоглядела на лицо, почти все скрытое платком. Так и есть, из-под платкамелькают блестящие карие глаза, и морщин почти нет. Никакая она не старуха, адовольно молодая женщина, просто одета словно древняя бабка. Надо попробоватьразговорить ее.

– Послушай, а за что меня сюда притащили?

– Не боись, – ответилаженщина, – плохого не сделаем. Заплатят твои деньги, и отпустим.

– Час от часу не легче, значит, меняпохитили, чтобы получить деньги. Но кто?

– Давай уходи, – поторопилатетка, – сейчас хозяин приедет, не похвалит, если тебя тут увидит.

Я внимательно поглядела на нее, маленькогороста, щупленькая, толкну сейчас ее на стол и рвану отсюда. Нет у нее никакихсобак, все врет.

– Ну, чего застыла, – велелахозяйка, – поворачивай.

Я шагнула вперед, прикидывая, когда получше нанее броситься, но женщина выхватила из кармана довольно большой пистолет и тихопротянула:

– Не будешь слушаться – убью. Места здесьглухие, закопаем, никто не найдет. Лучше тебе уйти спокойно. Скоро хозяинвернется с долларами, отвезем назад, где взяли.

Глядя на дуло пистолета, я задом попятилась всвою камеру. Да не верю я ни одному ее слову. Как же, отпустят они меня…Пристрелят и закопают. Подожду, пока настанет ночь, и попробую выдавить стекло.Похоже, тетка в доме одна.

Сев на кровать, я принялась рассматриватьгазету «Театральная жизнь». Странное издание для полуграмотной деревенщины. Наполях карандашом почтальон сделал надпись: «Почтовое отделение Костылево,деревня Петухово, Фаня Львова».

От неожиданности я чуть не свалилась на пол.Петухово! Брошенная деревня всего на два дома. В одном летом живетмалообщительный академик, папа Тамары. В другом – Фаина Львова, онаприглядывает за соседским имуществом и кормит чужую собаку. Кажется, так объясниласитуацию Тамара. А я не обратила внимания на имя и фамилию их дачной соседки.Фаина Львова! Неужели нашла дочь Ивана? Ей должно быть сейчас, наверное, околотридцати.

Вот теперь можно звонить. Надеюсь, что насамом деле нахожусь в Петухове. Вот будет номер, если газету забыл в избекто-то посторонний. Хотя похоже и впрямь на заброшенную деревню. С улицы недоносится ни малейшего шума: не поют петухи, не лают собаки, не мычат коровы,не ругаются бабы и не вопят пьяные мужики. Тихо, словно в могиле.