Денис предлагал Дмитрию следующий, и единственный, на его взгляд, путь к спасению: он, Денис, попросит у Сталина новое свидание и чистосердечно расскажет ему о положении Дмитрия и попросит за него. Внутренне Дмитрий был поражен смелостью Дениса и тронут его предложением: Денис рисковал не только своей жизнью, но и жизнью Ольги, ради спасения его, Дмитрия. Но внешне Дмитрий и виду не показал, что тронут предложением Дениса. Он помнил, твердо помнил, что Сталин – первый и самый ненавистный враг его. И на предложение Дениса он лишь злобно рассмеялся: «От этого негодяя я даже избавления от смерти не хочу принимать… Да, по совести говоря, и не верю в то, что он способен такого матерого волка, как я, помиловать… Да пошел он, вообще говоря, к чёрту… И не будем на эту тему говорить…»

На дворе стояла тихая, лунная ночь. Вызвездило. Длинные, синие тени легли на сугробы от домов и деревьев.

– А вы, говорят, пьете? – спросил вдруг Дмитрий.

– Пью… – сознался Денис, еще ниже клоня голову.

– Э-эх… Россия наша матушка… – вздохнул Дмитрий. – Как душа трещину даст, так – и за водку… Вы бы хоть Ольгу-то пожалели.

И вдруг мягко и тихо спросил:

– Денис Ананьич, что с вами происходит? Объясните мне, пожалуйста…

– Не знаю… – уклончиво ответил Денис.

– Э-эх… – опять вздохнул Дмитрий. – Чем так спиваться-то, вот бы взял, да и укокошил «папашу»-то, там, в Кремле-то, когда к нему ходил… В ножки бы народ-то тебе поклонился…

Денис улыбнулся. Ему понравилось это неожиданное «ты», сорвавшееся у Дмитрия.

– Хотите… хочешь – на «ты»? – почему-то робко спросил Денис, продолжая рассеянно улыбаться.

– Конечно… – оживился Дмитрий.

Они выпили.

– Слушай, Денис, вот что я тебя попрошу: уезжай ты, пожалуйста, отсюда. Уезжай поскорее.

– Почему? – поднял усталые глаза Бушуев.

– Если ты мою сестру любишь, то сделаешь это ради нее. Я знаю – она дрожит за тебя и места себе не находит от страха, что тебя из-за меня схватят… И если узнает, что мы с тобой видимся…

– Сестра гонит из Москвы в Отважное, а брат – из Отваж ного в Москву, – грустно рассмеялся Денис.

– Я не шучу… А я, брат Денис, почти уже пойман. Так что… Подумаем об Ольге. Это сейчас главное…

XX

Несмотря на запрещение Дмитрия, Денис стал приходить к Воейкову почти каждую ночь и иногда засиживался до утра. Мало-помалу они очень привязались друг к другу. Денис ездил в город за перевязочным материалом для Дмитрия, собственноручно готовил ему обед. Рана Дмитрия подживала, но медленно. Писать Бушуев совсем бросил и жил в каком-то полупьяном тумане.

Как-то, в одну из ночей, когда Денис с Дмитрием, по обыкновению, мирно беседовали и темой их была извечная тема – горечь русской истории, Денис заметил:

– Да был ли у нас период хоть относительной свободы-то, Дмитрий?

– Был. К сожалению, всего лишь восемь месяцев. Я имею в виду демократический период после февральской революции.

– Это при Керенском?

– Да, при нем… И я тебе скажу откровенно, если бы не Октябрьская революция, то, кто знает, где бы сейчас была Россия. Очень может быть, что она уже давным-давно шла бы в ногу с Америкой. Что же касается до человеческих жизней, то уж, во всяком случае, десятки миллионов жизней были бы сохранены.

– А нельзя ли было обойтись и без Февральской, и без Октябрьской революций? – простодушно спросил Денис.

– Нет, нельзя, – твердо и убежденно ответил Дмитрий. – По крайней мере, без первой. Россия тогда зашла в тупик.

– Ты мечтаешь о демократическом строе у нас? – спросил Денис.

– Я ни о чем не мечтаю… – тихо и грустно сказал Дмитрий. – Ты меня спросил, я тебе ответил.

И после некоторого раздумья добавил:

– Нет, демократия у нас вряд ли возможна. Горло друг другу перегрызем, при многопартийности-то… Да и слабого в демократическом строе до чёрта.

– Ну, хорошо, – не унимался Денис. – Как же ты себе представляешь будущее страны в случае падения советской власти?

– По совести говоря – туманно… – сознался Дмитрий. – Думаю, однако, что какой бы строй ни установился, все-таки он будет лучше сталинского. Поэтому прежде всего надо думать о свержении советской власти. А там, конечно, судьбу страны надо передать в народные руки. Пусть народ выбирает, как ему лучше жить… Знаю одно: жизнь под советской властью оставит следы, с этим надо будет считаться, и мечтателям от многого придется отказаться в будущем: от возрождения крупной частной собственности, помещичьих усадеб, от платных больниц и еще от многого и многого.

Денис негромко рассмеялся.

– Ты что? – удивился Дмитрий.

– С каким бы удовольствием отважинцы давным-давно разнесли мою усадьбу, если бы не страх…

Дмитрий тоже рассмеялся.

– Ну, выпьем, что ли, сталинский помещик? – предложил он.

Разговор, как всегда, затянулся до утра. Денис плохо разбирался в политике, и многое из того, о чем говорил Дмитрий, было для него ново и интересно. Но многое и ускользало. Одно он подметил сразу: у Дмитрия не было ни определенных политических взглядов, ни ясного мировоззрения.

Спустя дня два, к вечеру, Денис тихо шел вдоль села, похрустывая снегом под валенками. Над бескрестной церковью висел зеленый рог месяца. Было тепло и тихо.

У колодца, возле дома Колосовых, стоял дед Северьян и поджидал внука – заметил Дениса еще издали. Денис подошел. Старик молча, долго и строго смотрел на внука, потом негромко осведомился:

– Все бродишь?

– Брожу, дедушка…

Старик присел на колодезный сруб, скрестил на коленях руки и посмотрел на свои корявые, сильные пальцы – он был без рукавиц.

– Покоя, что ль, не находишь?

– Нет… – тихо ответил Денис и присел возле старика.

– Как же дальше жить думаешь? – поинтересовался старик.

Денис молчал.

– Как, говорю, жить думаешь? – строго и громко переспросил дед Северьян.

– Не знаю…

– А кто же за тебя знает?

Денис стряхнул перчаткой снег с валенка и ничего не ответил.

Старик встал.

– Вот что, Денис… Весна придет, и иди-ка ты, брат, на пароход. Лоцман из тебя хороший. Иди, брат. Ведь душа-то твоя мается отчего? Оттого, что со стези своей сбился. Да так сбился, что аж на сатанинскую тропу вышел… Иди, брат, на свою стезю. Иди, пока не поздно.

Денис вяло и недоверчиво взглянул на деда.

– Не поздно?.. – как эхо, переспросил он.

– К благому делу никогда не поздно возвращаться… – уверенно сказал дед Северьян. – Подумай, и – с Богом – по весне назад, на Волгу…