Не подавая руки, он встал, коротко поклонился и побыстреевышел. Как ни паршиво было на душе, все же ухмыльнулся под нос. Чем-чем, атолько что законченным разговором можно немного гордиться. Рокицкий приведен вдолжное состояние, изящно выражаясь, полнейшего душевного раздрызга. Не нужнобыть семи пядей во лбу, чтобы это заметить. Даже если это и не он… а это можетоказаться и не он… Нет, все правильно. Либо задергается и наделает оплошностей,либо своими действиями приведет к тому… Но Аннинск… Как же так, господи? КакСёма с Пантелеем подпустили чужого на близкое расстояние и дали себя убить?Битые-перебитые филеры, отцу родному в такой вот ситуации не позволившие бы подобратьсянезаметно и вынуть оружие… Значит, они так и не успели перевезти пленного нановую квартиру. Да и сам он уцелел чудом: останься в Аннинске…

– Ваше благородие!

Дежуривший внизу жандарм был явно смущен.

– Что такое?

– Там, на крылечке, вашу милость… дожидаются, – онстарательно избегал встречаться взглядом. – Если произойдет… нечто… зовитена помощь, обязаны по долгу службы предотвратить…

– Ты о чем?

– Там-с… – показал жандарм на входнуюдверь. – Ждут…

Недоуменно пожав плечами, Бестужев распахнул высокую дубовуюдверь. На обширном крыльце, возле витого столбика, поддерживавшего с правойстороны железный козырек над входом, стоял Иванихин – поза спокойная, рукисложены на груди, при виде Бестужева лицо не изменилось, только ноздри злораздулись…

Ничего не ощущая, кроме тягостной усталости, Бестужевсказал:

– Здравствуйте, Константин Фомич…

– Наше вам с кисточкой… – многозначительнопротянул шантарский крез. – Вы головой-то не вертите, поручик, я пришелодин. Чтобы в таком деле размотать вас по забору, мне молодцы не нужны. Самсправлюсь, – он прищурился с ядовитой насмешкой. – Будете от меня вздании спасаться? Там у вас нижних чинов полно, защитят в случае чего…

– Нет уж, простите, – сказал Бестужев решительно. –Ни за чьи спины прятаться не намерен. Это даже хорошо, что вы… пришли.

– Да?

– Да. У меня к вам серьезный разговор. Давайте, чтобыне привлекать излишнего внимания, пройдем… хотя бы в парк? Благо недалеко.

Они бок о бок, словно добрые приятели, спустились соступенек и пересекли улицу. Пройдя квартал, свернули в парк, совершеннобезлюдный. Видно было, что любое промедление приводит Иванихина в нешуточнуюярость, и он постоянно опережал Бестужева на пару шагов. Остановился у сосны,воинственно задрал черную, как смоль, бороду:

– Ну что, сучий пряник, пощады просить не будешь? Ведьпостучу сейчас тобой об это дерево…

Не сдвинувшись с места, Бестужев спокойно сказал:

– Константин Фомич, я прекрасно понимаю ваши чувства,но вот этого не надо. Я боевой офицер, не забывайте. Маньчжурию прошел. Да ивпоследствии, служа в жандармах, под смертью оказывался не раз. Пугать меня ненужно – не испугаюсь. А если вздумаете… делать глупости, отпор дать сумею. Безоглядки на последствия.

Какое-то время они мерились злыми взглядами, наконецИванихин, поджав губы, полез во внутренний карман поддевки. Бестужев напрягся.Однако вместо возможного револьвера на свет божий появилась мятая темно-синяяфуражка с эмблемой горных инженеров.

– Твоя?

Бестужев поймал фуражку на лету, спокойно расправил и наделна голову:

– Представьте.

– Ну, и что мне с тобой делать, с-сукин кот? –скорее деловито поинтересовался Иванихин. – Коли ты, на свое везение,живой от нас ушел?

– Константин Фомич, – сказал Бестужевубедительно. – Я прошу у вас руки вашей дочери. Отнеситесь к этому со всейсерьезностью. Это не экспромт, вызванный вашим неожиданным визитом, а твердое,давно принятое решение.

Пожалуй, он несколько озадачил золотопромышленника. Тотпотерял некий злой напор, поджал губы, задумался, фыркнул:

– Надо же… Просишь?

– Я люблю вашу дочь, – сказал Бестужев. – Инекоторые обстоятельства позволяют надеяться, что я, равным образом, ей невполне безразличен.

– Да уж, обстоятельства… – выдохнул Иванихин,глядя на него какое-то время так, словно все же собирался броситься. – Нучто же, поручик… Это серьезный оборот дела, и обсуждать такие предложенияполагается со всей степенностью и обстоятельностью. Коли вы ухитрилисьускользнуть там, на горе, посреди города затевать с вами кулачную свару как-тои неудобно… Как выразился бы Исмаилка, нужно либо сразу резать, либо не трогатьвовсе… К тому же я, некоторым образом, перед вами в долгу. А что до Таньки – уменя и раньше были подозрения, что некоторые стороны взрослой жизни ей ужезнакомы не в теории. Ох, растить их без матери… Ну ладно, ротмистр, приступим кделу. Предложение ваше сделано по всем правилам. Позвольте вам по тем жеправилам сразу и отказать. Не думайте, что я так говорю из-за сегодняшних…сюрпризов. Не обижайтесь, дорогуша, но в зятья вы мне никак не подходите.

– Объяснитесь.

– Помилуйте, это же на поверхности! Не спорю, вы –офицер, должно быть, дворянин… да? Отлично… Только прошли те времена, милейшийАлексей Воинович, когда среди купцов величайшей честью почиталось отдать дочьза дворянина. Кое-кто, правда, и ныне не прочь спихнуть дочурку «под герб», но,заверяю вас, лично я не ощущаю в том никакой потребности. Она – Иванихина,ротмистр. Урожденная Иванихина. И коли уж бог не дал сына, законногонаследника, следует с максимальной пользой выдать замуж дочь. Что у вас –офицерское жалованье? Карьерные перспективы – полковник через семь-восемьгодочков, а то и позже? Имение, быть может? Десятин двести? – он весьмаиронически произнес последнее слово.

– Меньше, – признался Бестужев. – Гораздоменьше.

– Вот видите… Ну какой из вас жених для Иванихиной?Нет, я не поскупился бы на приданое, но не в том дело, не в том… Жених,ротмистр, на примете имеется давно. Слава Серебряков. Не в пример своейбеспутной сестрице, крайне толковый молодой человек, заканчивает Горныйинститут, к золотодобыче относится со всей серьезностью… вы вообще знаете, чтотакое в шантарской золотодобыче Дмитрий Кузьмич Серебряков?

– Наслышан.

– Тем лучше, – кивнул Иванихин. – В должноймере сможете оценить мои стратегические замыслы. Мы ведь не тупые, стратегиюпонимаем. Так вот, соединение в будущем иванихинских и серебряковских приисковдает, милейший Алексей Воинович, уж простите на дерзком слове, целую золотую империю.Я не вечен, а Серебряков и вовсе стар. Вячеслав справится. А каковы перспективы– я ведь собираюсь будущее Танькино приданое приумножить и расширить, новыеприиски открываются, золотишко разведано, машины выписаны, котлы, вслед за моимамериканским Круксом еще дюжина едет, я намерен развивать индустриально этотдикий край… И что же, прикажете все разрушить только из-за того, чтовзбалмошной Таньке понадобилось затащить вас в постель, а вы, побывавши там, кней воспылали? – Он покачал головой. – Простите, милейший, этосовершенно ненужная в данном случае лирика. Вынужден решительно пресечь, ужпоймите правильно.