– Вполне возможно, она убила Марту больше из мести, чем из корысти, – заявил Гарсон. – Как я понял, Вальдес и Пепита по-настоящему любили друг друга.

– А вот на это нам наплевать. Главное то, что, попытавшись вытянуть из Марты последнюю сумму, переданную ей Ногалесом, Лисарран убила ее, – резко оборвал его рассуждения Коронас.

– То, что обе любили в разное время одного и того же мужчину, не посеяло между ними ненависти, зато деньги сразу сделали их врагами, – никак не мог успокоиться младший инспектор.

– Что это вы, Гарсон, заговорили фразами из дешевого романа? – съязвил комиссар.

– Простите, но мне показалось, что здесь такой стиль подходит как нельзя лучше.

Я едва сдержала приступ смеха, но очень скоро смеяться мне расхотелось. Коронас по-прежнему пребывал в ужасном настроении.

– Нет, не подходит! Неужто вы считаете, что подобные банальности годятся, когда речь идет об этом треклятом деле, где столько всего сошлось: куча трупов, куча убийц, причастность людей из высших сфер, откуда меня, кстати, до сих пор дергают за яйца…

– Но ведь дело мы в конце концов распутали, комиссар, – быстро вставила я.

– И теперь вы хотите, чтобы я перед вами встал на колени и выразил свое глубокое восхищение?

– Нет, не хочу, но, думаю, мы не заслуживаем и порки, – не стерпела я.

Комиссар, кажется, внял моим словам и сменил гнев на милость:

– Простите, должен признать, что слишком много ворчу в последнее время. Видно, переработал, к тому же все дела, как нарочно, не обходятся без дикой нервотрепки. Но я не могу не отметить, что и вы с Гарсоном, и инспектор Молинер очень хорошо потрудились.

– Спасибо, – отвесил поклон Фермин.

– Кстати, Петра, я надеюсь, вы все-таки расскажете мне, каким, черт возьми, образом вам удалось заподозрить Пепиту Лисарран и какую роль тут сыграли ее дизайнерские выкрутасы.

Я глянула на Гарсона. И прежде чем успела заикнуться про кисти, он быстро вставил:

– Женская интуиция, сеньор.

– Кстати, комиссар, я хотела бы поговорить с вами еще вот о чем. Так получилось, что мы были вынуждены кое-что пообещать прислуге Марты Мерчан. И если бы вы позвонили судье и сообщили ему, что она оказывала полиции посильное содействие, было бы просто здорово. На самом деле она несчастная женщина.

– Только этого мне сейчас и не хватало! Пропади оно все пропадом! Петра Деликадо, иногда мне кажется, что вы просто не способны успокоиться, пока не впутаете меня в какую-нибудь историю!

– Ну, уж если говорить про истории, то, к сожалению, должна напомнить: все журналисты нашего города ждут не дождутся от вас хотя бы одного словечка, совсем как от Спасителя.

Коронас посмотрел на меня очень злобно, а младший инспектор, стоявший рядом со мной, не смел дохнуть. Потом комиссар развернулся и направился к дверям, невнятно бормоча проклятия, которые, кажется, и сам считал слишком сильными для женских ушей.

Гарсон вздохнул с некоторым облегчением:

– Слава тебе господи! Я бы, честно сказать, не выдержал, начни вы ему описывать эти кисти. Кроме того, можете себе вообразить, что бы с ним стало. Комиссар всегда очень терпелив с вами, Петра, но, боюсь, в один прекрасный день его терпение лопнет.

– Надеюсь, вы броситесь меня защищать.

– Вот тогда и подумаю.

– Очень вам за это признательна.

Младший инспектор явно торопился покинуть меня. Позднее он объяснил, что ему надо было как следует поработать, чтобы Молинер не успел приписать себе все заслуги по раскрытию этого преступления. Гарсон вечно упрекал меня за то, что мне не хватает чувства профессионального соперничества, и, пожалуй, мой помощник был прав. Продолжать сражаться за лавры после того, как все силы отданы расследованию, я всегда считала лишним. И вряд ли таким образом проявляется моя скромность – нет, скорее обычный здравый смысл.

Итак, Гарсон окунулся в работу, а я направилась прямиком в салон красоты, даже не взглянув на себя в зеркало. Чего я там не видела? И так знала, что выгляжу ужасно, и определять степень этой ужасности мне совершенно не хотелось.

Попав в салон, я от всех процедур получала безумное удовольствие. Я вверила свою судьбу в чужие руки. И когда девушка, мывшая дамам головы, спросила, не желаю ли я, чтобы она сделала мне массаж, я ответила, что желаю, причем тройной. И это было верхом блаженства. Ее ловкие руки мяли мою кожу под волосами, а я тотчас почувствовала, как эффект от ее ритмичных движений распространялся куда-то внутрь. Я забыла про Вальдеса, Росарио Кампос, министра, Марту Мерчан, вообще про всех, кто когда-либо покинул наш грешный мир. И на меня снизошел покой, потому что если тебе хорошо в твоем собственном теле, то какое тебе дело до того, что происходит за его пределами? Именно сей принцип управляет красотой и так важен при уходе за собой – желание нравиться самой себе, гламурная самодостаточность.

– Дать вам журнал про знаменитостей? – спросила девушка.

– Нет! – ответила я, кажется, чуть более резко, чем следовало.

Она пожала плечами и с философским видом изрекла:

– Ну и ладно, там все равно одни глупости пишут.

Мне наложили макияж, подкрасили глаза, сделали ванночку для ногтей, потом покрыли их лаком. С каждой минутой я все яснее чувствовала, что возвращаюсь к жизни, чувствовала все большую уверенность в себе. Но салоном красоты день не закончился.

Выйдя оттуда, я заглянула в пару магазинов. И покупала, покупала – самозабвенно, увлеченно – свитер, юбку, черные чулки, туфли на каблуке… Все вещи были неброские и практичные, из тех, что наверняка пойдут мне. Потом я вернулась домой, сложила пакеты на диван и приготовила себе ванну. После ванны намазала все тело ароматным кремом и надушилась дорогими духами. Потом оделась. Пока я любовалась на свет красотой новых чулок, зазвонил телефон. Молинер.

– Петра, мы с тобой даже парой слов не успели переброситься.

– Если ты про работу, то так оно и лучше, я пытаюсь срочно и по полной от нее отключиться.

– Тогда прости, я позвоню завтра! Правда, если ты хочешь отключиться… Я сегодня вечером один. Может, пойдем поужинаем вместе?

– Знаешь, побыть одному – в любом случае не самый плохой вариант, Молинер. Это я тебе могу сказать, исходя из собственного опыта.

– Видать, на нас, мужчин, одиночество влияет не так хорошо.

– Дело привычки, поверь!

Он правильно меня понял. Пойти с ним ужинать сегодня вечером было бы с моей стороны страшной глупостью. Господи, как здорово быть хорошо одетой! Сразу начинаешь верить в себя, словно получаешь право без лишних терзаний сказать кому-то “нет”. Я налила виски, чтобы отпраздновать проявленную стойкость.

Последней главой этой увлекательной истории стали туфли. Черные, замшевые. Элегантные, удобные, прелестные. Чуть превышающие уровень повседневности.