Огонь ждал, видно, чтобы ведьма дала ему свободу – блеснул светлее, облился более живыми красками, начал весело свистеть. Одновременно что-то шипело в нём, пищало и пело… всё громче… Иногда стучало и дымок вырывался вверх синим лучиком.

Халки слушали, а эти голоса показались им грозными, грустными и насмешливыми. Огонь смотрел на них и, быть может, гневался. Преднамеренно блестел так горячо и стрелял по углам, и угрожал, что разбудит, что обвинит.

Они его немного боялись, и им самим было грустно, но через какое-то время Дзиерла должна была вернуться… Они поглядели на дверь – ожидание показалось им очень долгим.

За замком, на дворе уже слышны были как бы лёгкие шаги, и различали поступь не только одной старухи, но как бы нескольких человек. Их охватил страх, на лице выступили румянцы, они крепко обнялись. Поглядывали украдкой на дверь…

Вот они наклонились… на пороге появилась Дзиерла, неспокойно поглядывающая сначала на спящую пряху… За ней… кто-то тиснулся и толкался.

Напуганные девушки встали с места, которое занимали, и сбежали, держась за руки, в уголок, там снова остановились, обнявшись, чувствуя себе более сильными, когда были вместе. В их глазах одновременно блестели радость, любопытство и страх.

Между тем Дзиерла с радостью злого духа, который совершает шалость, ввела в комнату за собой двух немцев: Герона фон Ландсберг и Ганса фон Ламбах. Герон шёл уже здоровый, выпрямился, помолодел от отдыха, во всём блеске своих двадцати лет… ища глазами девушек; Ганс опирался на трость, не в состоянии ещё идти своими силами, был бледный и похудевший. В нём на мгновение увядшая молодость приобрела от этого страдания особенную прелесть, какую ей оно придаёт. Что-то печальное он нёс на лице, как бы воспоминание о доме, семье, матери… и хотя его взор сверкал любопытством, он был затуманен болью, которую старался скрывать.

Дзиерла, шедшая перед ними, постоянно оборачиваясь к ним, держала на устах пальцы, приказывая молчать.

Немцы задержались немного среди комнаты, потому что именно в эти минуты зарево от огня, будто в сговоре со старой Дзиерлой, поднялось кверху и бросило весь свой золотистый отблеск на двух Халок в углу.

Образ этих красивый детей восхитил входящих, так что далее ступить не смели. Халки со страхом на них смотрели, два молодых рыцаря с удивлением взирали на это явление.

Наконец перед Халками были эти чужие люди, которых так желали видеть… и нашли их удивительно похожими на какие-то собственные сны, на детские мечты. Они показались им гораздо более очаровательными, чем обычные паробки, которых они постоянно видели, чем-то более благородными.

Они имели в себе что-то панское. Порочность, фанатизм, немецкая жестокость, о которых отец так часто говорил, не согласовывались с их спокойной внешностью и красотой обоих.

Один притягивал весельем, которым светилось всё его лицо, другой – мягкой грустью, терпеливой, мужской. Халки не могли на них насмотреться.

Герон приветствовал их поклоном и движением рук, которые прикладывал к груди, Ганс – лёгким наклоном головы и печальным взглядом.

Дзиерла, которая, наверное, желала завязать более близкое знакомство между двумя этими парами, взяла на себя обязанность руководителя. Потёрла фартуком место на лавке, недалеко от девушек, и велела прибывшим сесть на неё. Девушкам также дала знак присесть… Сама пошла за кубками и мёдом, чтобы их чем-то принять. Сладкий калач был приготовлен и порезан, подала им напиток и закуски, а третий кубок принесла Халкам, которые обычно пили из одного, указывая им, что должны были приложить уста к нему и приветствовать гостей. Халки исполнили это, тревожась, румянясь, с детской неловкостью, которая добавляла им прелестного очарования.

Взгляды двух немцев не могли оторваться от красивых девушек, которые после первой тревоги несмело улыбались, скрывали личики и поглядывали на них из-за ручек.

Разговор был возможен только движениями, только глазами.

Старая пряха действительно спала, покрытая платком так, что его бы не услышала, но немцы слишком мало знали тот язык, на котором говорили девушки, а они их речи и подавну…

Итак, они сидели напротив друг друга – Герон с Гансом, разговаривая потихоньку, Халка с Галкой, шепча друг другу полуслова… Странная вещь. Немцы понимали, или, казалось, догадываются, что они говорили друг другу, девушки угадали, о чём шептались юноши.

Через глаза шли мысли, порой такие смелые, что Халки не могли выдержать взглядов, что немцы дрожали, как бы хотели приблизиться, притягиваемые к девушкам.

Но от малейшего их движения Халки вскакивали и готовы были удрать, а Дзиерла стояла на страже, чтобы юношей удерживать вдалеке.

После довольно долгого времени девушки всё чаще начали поглядывать на спящую, Дзиерла догадалась, что было время выпроводить гостей. Налила им ещё кубки, которые они, встав, выпили за здоровье Халок, и пришла объявить, что уже пора было уйти.

Она указала на спящую в углу пряху, погрозила.

Немцы, опьянённые видом двух сестричек, хоть неохотно, встали, Халки поднялись с места. Герон приложил к сердцу руку, а глаза поднял к небу. Ганс склонил голову к земле, руку опустил к стопам и вздохнул. Две Халки живо покачали головками, прощаясь.

Поскольку это продолжалось слишком долго, Дзиерла начинала тянуть Герона за рукав одежды и торопила с выходом.

Таким образом, они пошли, но оглядывались, возобновляя прощание, которое те им отдавали.

Дверь наконец закрылась, Халки выскочили из угла, в котором скрывались. Руки их расплелись, может, первый раз с давних пор, стояли порознь напротив друг друга, меряя глазами, и бросились друг другу в объятия.

Говорить или не хотели, или не было необходимости, но, взявшись за руки, пошли к огню, затянув как одним голосом грустную песенку о месяце.

Но песня быстро перешла в улыбку и шёпоты…

– Который? – спросила старшая.

– Который? – повторила другая.

Они сильно зарумянились, ни одна не хотела сказать, а вещь особенная – они каждую свою мысль привыкли так хорошо угадывать – теперь не были уверены, что согласны…

И осталось тайной, может, которая из них выбрала весёлого Герона, а которая грустного Ганса… рознились или были в согласии?..

Вскоре вернулась сияющая Дзиерла, поглядела на девушек, пошла снять белый волшебный платок с лица пряхи, которая не проснулась, только пробормотала что-то сквозь сон, – и прибежала к Халкам, гладя их по головам.

– Парни потеряли головы из-за вас! – начала она, садясь у огня. – Вы им вскружили головы. Герон говорит, что, как жив, не видел таких красавиц, что если вас одеть согласно их обычаю, вы могли бы стоять у трона императрицы. Императрица! Не знаю, что это за пани, – прибавила