приходило ему на ум, не прибыло ли из Кракова какое посольство от епископа с требованием выкупа для старика.

Среди этого шума и суеты его поразило и то, что заметил хорошо ему знакомого из Кракова, потому что его там весь город знал, епископского служку, Кумкодеша. Тот как раз спешился перед каким-то домом, и кучка людей уже его окружала.

– Точно, – сказал Якса про себя, – клирик, должно быть, с кем-то прибыл по этому делу, потому что его одного не выслали бы с такой важной миссией.

Хотя Яшко с братом Андреем был теперь не в лучших отношениях, он видел его раньше, а с ним и Кумкодеша, который везде путался. У клирика было необычайно испуганное и осоловелое лицо. Ведомый любопытством, Яшко подошёл к нему.

Кумкодеш удивился не меньше, увидев его здесь, потому что по Кракову ходила весть, неизвестно кем пущенная, что Яшко сбежал к Святополку. Клирик, увидев его, казался сильно смущённым…

– Что вы тут делаете? – спросил его Якса со злобной весёлостью. – Ведь это брата вашего пана, ксендза Иво, сегодня здесь судить и, по-видимому, казнить должны? Вы заранее за телом покойного приехали?

Кумкодеш пару раз пожал плечами, как бы что-то хотел стряхнуть со спины.

– По-видимому, – сказал он также насмешливо, – старого Валигуру для суда напрасно ищут. Куда-то он подевался…

Яшко думал, что тот с ним шутит.

– Пожалуй, его ночью задушили! – воскликнул он.

Затем тонкий мещанин, подпоясанный ремнём, в очень длинном платье и колпаке с пером подошёл с непомерно разгорячённым лицом.

– Нет его, – сказал он быстро, – ещё ночью его не стало…

– Каким образом? – крикнул возмущённый Якса, машинально хватаясь за оружие.

– Нечистая ему помогла, – говорил худой мещанин, – потому что без дьявольской помощи этого бы не совершил.

Я сам был в замке, ходил смотреть в тюрьму. Какая-то нечеловеческая сила была с ним. Я видел своими глазами! Одно окно наверху, закованное железной решёткой… Камни из него вырваны, железо напрочь выломано… А был связанный, руки и ноги. Подсудок Герварт видел его ещё вечером лежащим так, что не мог двинуться… Все говорят, что это сатанинское дело…

Не может быть ничего другого, дьявол ему помогал опутать монашку, а потом его из тюрьмы вызволил.

Якса заломил от отчаяния руки.

– Кто бы другой это проделал, если не нечистая сила? – живо говорил мещанин. – Четверо человек не справились бы со стенами и железом. Дьявол также усыпил сторожей – он вышел свободно, отворил дверку на вал, ночью нашёл дорогу… и, оторвав от повозок купцов, что ехали из Шецина, коня, на нём убежал. Купеческая челядь клянётся, что когда он коня брал, а они хотели погнаться, что-то неведомое их к возам приковало. Не могли ни двинуться, ни крикнуть.

Вытерев от постоянного говора слюнявые губы, потому что эту повесть уже несколько раз, всё красивее, повторял, он хотел продолжать дальше, когда Яшко, уже его не слушая, повернулся к Кумкодешу.

– Вы тут надолго? – спросил он. – А можно узнать зачем?

– Я прибыл к ксендзу-епископу от моего пана, – спокойно ответил клирик. – Но мне не повезло, потому что уже объявили, что я пастыря не застал, и воротится не скоро, я тоже, помолившись тут святым магдебурским реликвиям… назад еду.

– Ещё, может, выпадет, – рассмеялся горько Якса, – что мы вместе поедем, и людям покажется, что я с канцлером или капелланом путешествую.

– Была бы слишом большая честь для меня, – покорно отпарировал Кумкодеш. – Жалкий человечек, как я, таким большим панам, как вы, недостоин служить.

Яшко, почувствовав в этом насмешку, крикнул:

– А ну, хватит насмехаться!

– Разве не правда? – ответил Кумкодеш. – Всё-таки ваш родственник – княжич в Поморье, что угрожает земли, оторванные у него Кривоустым, назад завоевать. Кто знает, и вас, может, ждёт какой-нибудь княжеский столик.

– Ох, ты, старый лис! Одроважский слуга! – со злобой отозвался Якса. – Ты и твои были бы рады, если бы меня, вместо столика, пенёк ждал!!

Он поднял вверх кулак.

Клирик, который не изменил лица и только в глазах имел насмешку, стал отказываться от злой мысли.

– Оставьте меня в покое, – сказал он, – Кумкодеш для вас слишком маленький. Не ведаю, знаете ли вы латинскую пословицу, что орлы мух не ловят. Вы к орлам, а я к комарам принадлежу.

Сказав это, он поклонился и отошёл в сторону. Якса, которого разгорячила неожиданная новость, услышав от клирика, что его уже считали беглецом, повернулся к нему и дёрнул его за одежду.

– Отец, – сказал он, немного себя сдерживая, – скажите правду, действительно ли меня там уже предателем и беглецом объявили?

– Сам воевода всё-таки очень жалел, что вы от него ушли, – спокойно сказал Кумкодеш. – А пану воеводе, отцу, уж, даже если не хочется, нужно поверить.

Яшко закусил губы.

– Может ли такое быть, что мне как узнику и на охоту нельзя ехать! – воскликнул он. – Купец Сулента свидетель, что я, охотясь тут, всё время у него просиживал. Сразу какого-то недостойного негодяя из меня сделали. Значит, вернусь в Краков, чтобы обвинить их во лжи. А вы куда едете? – спросил он.

– Сам не знаю, может, к цистерцианцам в Генрихов, или где-нибудь ксендза-епископа найду, – сказал холодно Кумкодеш, точно избегал с ним связываться.

Увидев эту неприязнь к себе, Якса пошёл дальше в город искать Никоша. Около замка вооружённых людей и челяди скопилось ещё больше, любопытная городская толпа хотела увидеть тюрьму, из которой дьявольской силой вырвался Валигура, но уже по приказу каштеляна не пускали никого. В воротах стояла стража и разгоняла толпы. В лицах немцев можно было увидеть злость и великий гнев.

Не хотели также отпустить и Яксу, хоть он ссылался на Никоша, но не очень его кто слушал – хотя был одет по-рыцарски. Между немцами и польским двором были слышны истые перепалки и крики.

– Никто другой ему не помог, только свои, – кричали немцы. – Ни одному из их князей верить нельзя, они предатели!

Силезцы защищались, но их перекрикивали. Примерно такие разговоры велись в этот день, но на немецком языке.

Яшко их слушал и, возможно, долго стоял бы у ворот с другими, если бы не подъехал на коне Перегрин, которого он попросил, чтобы приказал пустить его к Никошу. Слуги дали ему войти.

В первом дворе он нашёл старого приятеля, покрасневшего и возбуждённого от гнева, также ругающегося с немцем Агазоном. Наверное, Никош рад был гостю, который оттянул его от яростного препирательства, потому что пошли с ним в избу…

Никош, входя, бросил на стол шапку.

– Дальше тут выжить будет невозможно ни одному из нас, – крикнул он. – Немцы нас донимать