— Ну-ка спляшем конгу — раз!!! — распевали все пятеро, прыгая по залу и одновременно выбрасывая ноги в сторону. Остальные, в том числе брат Натан, подхватили ритм и захлопали в ладоши.

— Давайте с нами! — крикнула Флэн.

Все послушались. Это было так просто, так безобидно — и к тому же от танца сразу легчало на сердце. Не успела Флэн сделать полный круг по залу, как все уже сбегались и хватались за пояс последнего в цепочке — шаг и шаг, шаг и шаг и ногу в сторону! Поставленные голоса с жаром подхватили: «Ну-ка спляшем конгу — раз!»

Зажигательно отплясывая, Флэн вывела их за ближайшую дверь на пандус.

— Вот так и надо! — пропыхтела она. — Конга, ребята, конга!

К середине пандуса Флэн уже знала, что у нее все получилось. Правда, она не совсем понимала, что именно, но получилось точно. Маги сбегались к ним из боковых коридоров, выскакивали на пандус, и присоединялись к общему веселью, и смеялись, что танец такой нелепый, и радовались, что можно сбросить напряжение, безобидно подурачившись. Скачущая и поющая цепочка к спуску с пандуса увеличилась вдвое — и так, прыгая и вскидывая ноги, ворвалась в отрог Архивариусов. К этом времени Флэн уже сообразила, что все гораздо масштабнее. Сумрачные вибрации цитадели менялись, учащались, стремились к ее ритму. На нее со всех сторон радостными порывами хлынули выбросы энергии. Флэн чувствовала, что, если надо, сможет отплясывать конгу еще сутки напролет.

Они подхватили Архивариусов и заскакали в сторону Вычислителей. Там Сандра, рыдавшая в окружении толпы сочувствующих магов-Вычислителей, подняла голову, увидела цепочку и закричала:

— Да! Задай ему конгу, братва!

И весь отрог пустился в пляс. Разогретые, они отбивали ритм, скакали и вскидывали ноги — и мчались вниз, за курсантами. Сандра, обхватив брата Гамона за талию и уткнувшись лицом в колючую синюю дерюгу его формы, вдруг ощутила, что жизнь стала простой, чистой, новенькой. Когда цепочка собрала призывников и поскакала дальше, опустошать отроги Домоправителей и Воителей, нежданная боль любви, из-за которой Сандра не знала, какой силе теперь служит, растаяла, превратилась в ритм, и песню, и брата Гамона, лихо скакавшего впереди, как будто и не было никаких сложностей. Дурацкая радость захлестнула ее, когда они свернули в отрог Алхимиков. Курсанты и призывники влили в танец свежую кровь и вовсю горланили слова — как расслышали:

— Яйца, бляха, расколбас!

Поскольку цепочка была уже в добрую четверть мили длиной, возникли, как всегда, разногласия по поводу слов. Отрог Алхимиков был убежден, что это «Губкой вымой мозги — раз!», Домоправители пели: «Хуже некуда сейчас!», а Наблюдатели, когда тамошние маги вдруг обнаружили, что мимо скачет ревущая цепочка коллег, мигом подключились к танцу, поскольку были уверены, что все поют «Круторогого в запас!»

Роз несколько секунд постояла, окаменев от возмущения, а потом еще несколько секунд — сложив руки на груди и скривив губы, мол, все это неимоверно глупо и несерьезно, — но когда синяя цепочка уже удалялась от нее по коридору, а головная часть конги прыгала и гомонила где-то наверху, на пандусах следующего этажа, Роз вдруг поняла, что очутилась перед выбором. Его как будто предлагала сама цитадель. Роз впервые ощутила, что у цитадели и правда есть вибрации, мощные и восхитительные, словно голос. И этот голос говорил с ней. Или она примкнет к этому диковинному, безумному колдовству, станет его частью, или ей следует остаться в стороне, — но тогда она останется в стороне навеки. Внезапно Роз почувствовала, что есть и те, кто отказался примкнуть к пляске. Например, как подсказали ей ощущения, брат Уилфрид — он прятался в шкафу с запасными формами — и упрямый, как баран, глава отрога Воителей, который до сих пор в одиночку охранял Арт от несуществующих захватчиков. Роз может стать как они, сказала ей цитадель, либо… Но ведь Роз не из тех, кто соглашается быть в стороне! Она ринулась за скачущей цепочкой и вцепилась в последнего плясуна. Шаг и шаг, шаг и шаг — и сапогом! И Роз закричала свои, неповторимые слова:

— Кто не с нами — против нас!!!

Этажом выше цепочка прозмеилась по дортуарам и рекреациям, прихватив по пути всех магов, кто там оказался, и заскользила вниз, на Кухню. Некоторые маги не стали плясать, а просто потянулись следом посмотреть, что будет. Среди магов было довольно много пожилых, которые танцевать уже не могли, но и те взволнованно семенили рядом, как зеваки рядом с процессией, или торопливо хромали по параллельным коридорам, чтобы перехватить вопящую и прыгающую цепочку, когда та ворвется в кухни и увлечет всех, кто там работает.

Брат Майло спасся от цепочки бегством и спрятался в нише в дальнем коридоре — он был потрясен и возмущен тем, какие яростные новые вибрации несли с собой плясуны. Однако в нише он нежданно-негаданно прижался к кому-то теплому и несколько угловатому. Подскочил, развернулся — и обнаружил, что это Хелен.

— Что ты здесь делаешь? Тебе же запретили появляться в кухне!

— Да, запретили, — ответила она, — и, как ты заметил, я не там. Твой треклятый Круторогий сделал так, что я физически не могу переступить порог.

— Знает, что делает, — благочестиво заметил брат Майло.

Хелен ответила на это сущим богохульством, однако брат Майло, по счастью, уберегся и не слышал его. На них вылетела конга — и промчалась мимо, и все мчалась и мчалась мимо, и еще, и еще, — бесконечная цепочка скачущих и орущих магов в синем на расстоянии вытянутой руки от Хелен и Майло.

«Полный адский обод нас!» — услышал брат Майло. Но в следующий миг ему показалось, что плясуны вопят: «Чары круче во сто раз!», а может быть, кричат: «Хелен вкусным кормит нас!» или и вовсе «Низкий ей поклон от нас!».

Брат Майло с тревогой заметил, что Хелен приплясывает в такт кричалке со своей самой широкой, самой замечательной улыбкой. А потом она нагнулась и завопила ему в ухо:

— Хочу, чтобы ты тоже сплясал!

— Опять соблазняешь? — заорал он в ответ.

— Нет! — рявкнула она. — Я уже сто лет назад бросила. Я же знаю, ты — святой!

— Просто от природы целомудрен! — завопил он укоризненно. — Я же тебе говорил — я соблюдаю Обет!

— Да я же тебя не прошу нарушить твой треклятый обет! — проревела она ему в лицо. — Просто прошу сплясать! Что в этом такого плохого? Я хочу — если ты спляшешь, я тоже!

А ведь и правда весело, думал брат Майло, завистливо глядя на мелькавшие мимо счастливые лица. И кстати, в Обете нет ни слова про танцы. Мимо уже несся самый хвост цепочки. Брат Майло услышал собственный голос, отчаянно возражавший:

— Я не знаю слов!

— Никто никогда не знает! — сказала Хелен. — Сочини что-нибудь!

И тут промчались последние — два курсанта-поваренка. Они никак не попадали в шаг, брыкались не той ногой и орали:

— На помойку тетку — раз!

— Ой, ну ладно! — сказал брат Майло. Схватил за пояс заднего курсанта и пустился в пляс, распевая во весь голос: