Они вышли на улицу и увидели бегущих в сторону Дома Мертвых.

– Что происходит?

Трулл покачал головой.

– Может быть, Удинаас…

Они побежали.

Два раба отшатнулись от дверей здания и бросились прочь, один кричал что-то бессвязное.

Братья прибавили ходу.

Трулл увидел на мосту аквитора-летерийку и торговца; они нерешительно приближались, а мимо них бежали эдур.

Крики не утихали, крики боли и ужаса, прерывавшиеся короткими вдохами.

Майен стояла у распахнутых настежь дверей. Позади держалась рабыня – Пернатая Ведьма.

Никто не двигался.

Фир и Трулл достигли дверей.

Пернатая Ведьма обернулась и безумными глазами посмотрела на Трулла, потом на Фира.

Фир подошел к своей нареченной, стоящей в дверях, и заглянул внутрь, вздрагивая от каждого крика.

– Майен, – сказал он. – Не впускай никого. Кроме Томада и Урут – и колдуна-короля, когда они появятся. Трулл… – Это прозвучало, как мольба.

Майен отошла, и Трулл двинулся вперед.

Бок о бок братья вошли в Дом Мертвых.

Сгорбленная фигура, покрытая воском и золотыми монетами, съежилась у подножия каменной плиты, уперев лоб в колени и обхватив голени руками, все еще держащими меч. Она и издавала непрерывные вопли.

Неподалеку стоял раб Удинаас. Котелок с воском, который он нес, теперь валялся слева от летерийца в двух шагах, а воск расплескался среди веток и соломы.

Медленно, короткими шажочками Удинаас придвигался к фигуре и умудрялся шептать слова утешения в перерывах между криками.

Фир двинулся было вперед, но Трулл схватил его за руку. Что-то слышалось ему в этих криках. Они словно отвечали на тихие увещевания раба. А Удинаас продолжал говорить.

Сестра спаси нас, это же Рулад. Мой брат.

Мертвый.

Раб склонился перед ужасной фигурой, и Трулл смог разобрать его слова:

– На ваших глазах монеты, Рулад Сэнгар. Поэтому вы не можете видеть. Я уберу их. Ваши братья здесь. Фир и Трулл.

Крики прекратились, сменившись беспомощными всхлипываниями.

Трулл увидел, как Удинаас сделал такое, что казалось невозможным. Раб взял голову Рулада в свои руки – словно мать безутешного ребенка – и нежно, но уверенно оторвал ее от колен, поднял вверх.

Фир издал звук, похожий на всхлипывание, и тут же затих.

Лицо, ох, отец Тень, лицо…

Безумную восковую маску покрывали трещины и шрамы. А под воском, вокруг раскрытого рта, крепко держались, прикипев к плоти, золотые монеты.

Удинаас нагнулся и тихо забормотал Руладу в левое ухо.

В ответ на его слова Рулад вздрагивал, содрогался, монеты под воском негромко звякали. Рулад подтянул поближе ступню, шаркнув по плиткам.

Фир дернулся в хватке Трулла, однако тот продолжал держать.

Удинаас потянулся к поясу и достал рабочий нож.

Тихий успокаивающий шепот – ритмичный, почти музыкальный. Раб поднял нож. Аккуратно приблизил край лезвия к монете, закрывающей левый глаз Рулада.

Легкое нажатие, еле заметное движение; монета блеснула, освобождаясь, и через мгновение упала.

Веко с красным рубцом осталось опущенным. Рулад, видимо, попытался открыть глаз, но Удинаас положил на веко два пальца и что-то сказал.

Рулад странно дернул головой, и Трулл понял: брат кивнул.

Удинаас поменял руки и приложил лезвие ножа к правому глазу Рулада.

Снаружи слышались голоса множества людей, но Трулл не мог оторвать взгляд от ножа летерийца и от своего брата.

Он был мертв. Вне всяких сомнений. Совсем.

Раб, который день и ночь трудился над телом Рулада, заполняя смертельные раны воском, вплавляя монеты в холодную плоть, раб, который видел внезапное пробуждение, теперь стоял на коленях перед воином эдур, спокойным голосом – и руками – ведя Рулада к жизни.

Раб-летериец.

Отец Тень, кто же мы и что наделали?

Монета освободилась.

Трулл потянул Фира за собой, и они подошли ближе. Молча.

Удинаас убрал нож в чехол, затем повернулся к Труллу.

– Он еще не готов говорить. Крики истощили его – монеты на груди очень тяжелые.

Удинаас хотел подняться, но левая рука Рулада, хрустнув, отпустила рукоять меча и, звякнув монетами, уцепилась за руку раба. И держала.

Удинаас чуть не улыбнулся – Трулл впервые понял, насколько тот истощен, пройдя через все ужасы, – и снова присел.

– Ваши братья, Рулад, – сказал он. – Трулл и Фир, они здесь и позаботятся о вас. А я всего лишь раб…

Две монетки упали на пол, когда Рулад сжал руку.

– Останься, Удинаас, – попросил Трулл, – ты нужен нашему брату. Ты нужен нам.

Летериец кивнул.

– Как пожелаете, хозяин. Только… я устал. Я отключился – и пришел в себя от звуков собственного голоса. – Он беспомощно покачал головой. – Даже не знаю, что говорил вашему брату…

– Это неважно, – вмешался Фир. – Важно то, что ты сделал…

Он замолчал. Трулл увидел, как напряглись мышцы на шее брата, Фир зажмурился, сделал глубокий вдох и стал самим собой.

Трулл присел на корточки рядом с Удинаасом и стал изучать изувеченное лицо Рулада; веки были опущены, но глаза за ними двигались.

– Рулад, это Трулл. Слушай меня, брат. Пока не открывай глаза. Нам нужно снять с тебя эти… доспехи…

Однако Рулад покачал головой.

– Это погребальные монеты, Рулад…

– Д-да. Я… знаю…

Дыхание с трудом вырывалось из сдавленной груди.

Помедлив, Трулл произнес:

– Удинаас был тут с тобой, один, готовил тебя…

– Да.

– Он совсем вымотался, брат.

– Да. Скажи матери. Я хочу. Он мне нужен.

– Конечно. Только сейчас отпусти его, пожалуйста…

Рука на плече раба расслабилась и тяжело, словно неживая, упала на пол. Вторая рука, еще державшая меч, вдруг дернулась.

И на лице Рулада появилась жуткая улыбка.

– Да, я все еще держу его. Вот что он имел в виду.

Трулл чуть-чуть подался назад.

Удинаас, шагнув в сторону, оперся о сундук с монетами, сгорбился, как Рулад, и за мгновение до того, как он отвернулся, Трулл увидел, как исказилось страданием лицо раба.

Устал – не устал, для Удинааса мир и покой – в десяти тысячах шагов отсюда. Трулл ясно видел это и понимал горькую правду. У Рулада есть раб, а кто есть у Удинааса?