— А что я должен делать в Париже?

— Ты должен изучить дорогу в город и собрать для меня сведения, которые я тебе укажу. Кроме того, ты возьмешь с собой сообщения для командования в Париже. Если доберешься, но не сможешь вернуться обратно, тогда отправишь собранные сведения на воздушном шаре, а если не сможешь попасть в город, тогда вернувшись, вручишь мне сведения и дашь все разъяснения или же сам проведешь наши войска по изученному маршруту. Чтобы выполнить это задание, от тебя потребуются внимание, хладнокровие и ловкость. Ты согласен? О том, насколько это рискованно, я умолчу, это понятно без слов.

Мне было тяжело расставаться с товарищами, но я без долгих колебаний согласился.

— Кто мне даст дорожное предписание?

— Тебе его выдадут в Туре. Именно оттуда ты и отправишься.

На тот момент в Луарской армии имелось достаточное количество мобильных самостоятельно действующих отрядов, зато в окрестностях Парижа, где такие отряды своими действиями могли бы нанести пруссакам огромный урон, их было явно недостаточно. Поэтому командование собиралось перебросить наш отряд в окрестности Парижа. Мы должны были взрывать мосты, выводить из строя линии телеграфной связи и разрушать прочие коммуникации в тылу прусской армии, затрудняя тем самым ее действия. Но Омикур, готовясь к такому рискованному переходу, хотел оценить шансы на успех, а для этого ему нужна была информация, которую он и поручил мне собрать.

VIII

Если бы вы отсутствовали в Туре с первого по тринадцатое ноября, то, вернувшись в город, вы бы вряд ли его узнали. За это время произошло грандиозное событие, благодаря которому у людей невероятно изменились не только настроение, но даже лица.

Мы выиграли сражение!

Кстати, "мы" — это кто?

Если бы кто-то позволил себе предположить, а тем более громко заявить, что под словом "мы" понимаются конкретные люди, например, генерал д’Орель де Паладин, то на такого человека со всех сторон обрушились бы порицания и насмешки.

— Да уж конечно! Этот д’Орель еле ковыляет. Генералу уже 67 лет, и он только и твердит о предосторожностях. Вечно ему чего-то не хватает, то и дело он выпрашивает шинели, одеяла, продукты, снаряжение. А разве у мозельского батальона имелись шинели и одеяла? Разве в Туре изготавливают боеприпасы?

— А как идти в бой без боеприпасов?

— С этим как-нибудь разберемся. Помогут другие армейские соединения. Тем более что немцы, хоть и сидят в Версале, уже трясутся от страха и даже начали собирать пожитки. У нас есть точные сведения. Говорят, Бисмарк приказал изготовить ящики для вывоза имущества.

— А как же Фридрих-Карл?

— Его армия измотана. У него осталось только территориальное ополчение, да и погода работает на нас. Вспомните высказывание Гамбетта: "Уже и небо немилосердно к нашим противникам"[124].

— Эта фраза всем известна. Она вообще не имеет смысла, да и к тому же не точна. Вы еще скажите, что в природе бывает патриотический, чисто французский, дождь, который если и льет, то только на головы немцам. Или, по-вашему, если на равнине ударит мороз, то холод пробирает только с правой стороны, где находятся немцы, а слева, там, где французы, холод совсем не чувствуется? На самом деле, все обстоит ровно наоборот: когда идет дождь, французы мокнут больше, чем немцы, а когда приходят холода, то французы мерзнут, а немцы — нет, потому что у немцев есть теплая одежда и покрывала, а у французов ничего этого нет и в помине. Скажу больше, немцы бесцеремонно выгоняют людей на улицу и ночуют в их домах, а французы, вымокнув до нитки, укладываются на ночь прямо в грязи. Попробуйте в единственной паре штанов и одной лишь гимнастерке провести несколько дней в Ла-Босе, имея вместо теплых гетр и бивачных принадлежностей лишь жалкий вещмешок, в котором хранится немного бельишка вперемешку с запасом еды и патронами, да еще походите с веревочкой на шее, на которой болтаются галеты, выданные вам на четыре дня. Пожуйте-ка вечером эти раскрошившиеся, намокшие под дождем галеты, и вы увидите, насколько милостива к вам погода. Попробуйте хотя бы раз переночевать в мокрой гимнастерке, улегшись на камень и подложив под голову за неимением лучшего свою ладонь. Тут-то вы и поймете, перестало ли небо быть милосердным к нашим противникам, и стало ли оно милосердным по отношению к нам.

Конечно, произнеся столь длинную тираду, вы тем самым выговоритесь от всей души, но ваш собеседник, призывавший сражаться до победного конца, в ответ лишь пожмет плечами и снисходительно заметит:

— Какое жалкое поколение вырастили мы за годы империи! Во Франции совсем не осталось отважных людей.

Чиновник, к которому меня отправил Омикур, был мне совершенно незнаком. Я представился и передал письмо от Омикура. Кстати, в его кабинет я заявился в полевой форме, фуражке и со шпорами на сапогах.

— Так, значит, вы собрались в Париж. Назовите ваше имя.

— Гослен д’Арондель.

— Капитан Омикур не указал ваше имя. Он лишь написал, что письмо мне передаст человек надежный и решительный, который намерен добраться до Парижа.

— Полагаю, мое имя не имеет значения. В Париж отправится человек, а не его имя.

— И этот человек — вы?

— Я постараюсь им стать.

Неприветливый чиновник задавал вопросы весьма резким тоном, но мне он понравился. В его кабинете не было даже стульев для посетителей, а все пространство было усеяно огромным количеством только что подготовленных документов. Такая обстановка красноречиво свидетельствовала о том, что в этом кабинете не болтают, а работают. В тот день ему явно не удалось поесть, и он воспользовался нашей беседой, чтобы прожевать грошовый хлебец и проглотить кусок шоколада.

— А известно ли вам, что сейчас в Париж невозможно попасть так же просто, как в Тур? Мы отправили туда множество курьеров, но только троим или четверым удалось пройти через прусские позиции, а за последние три недели ни один не смог добраться до Парижа.

— Вы пытаетесь меня напугать?

— Знаете, каковы ваши шансы? На пути от Шартра до линии блокады Парижа у вас тридцать шансов из ста быть пойманным и расстрелянным за шпионаж, а после того, как вы преодолеете кольцо блокады, вас с вероятностью сорок процентов возьмут в плен или убьют.

— Значит, остаются тридцать шансов из ста, что у меня все получится. Это немало.

— Тут вы ошибаетесь. Даже если вы прорветесь сквозь линию осады, вас с десятипроцентной вероятностью подстрелят французские передовые посты.

— Даже если ваши расчеты точны, то у меня все-таки остаются определенные шансы на успех.

— Да, это так.

— Я и не сомневаюсь. Удивляет