Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так они и ходили вдвоём на все лекции. Ульяна слушала их очень внимательно, я видела, что она «пишет» внутри каждое слово – но ни разу даже не улыбнулась, хотя на курсах обычно звучит немало забавных историй (например, как одна беременная умудрилась потерять во влагалище чеснок).
Потом, на индивидуальном приёме – уже без мамы, наедине (весь час потихоньку любовалась Улей) узнаю её историю. Сорок лет. Поразилась – выглядит не старше тридцати. Умный и приятный собеседник, художница.
Спрашиваю, почему так поздно первая беременность – не могла? не хотела? Отвечает: «Я ждала любви». Прозвучало так, что мне с некоторой неловкостью вспомнилась бурная молодость, где «любили» столь часто…
Он встретился только в её тридцать шесть. Жили вместе, не расписываясь, она очень хотела ребёнка. А когда, к Ульяниному счастью, наступила беременность, он поставил её перед выбором: «Или я, или ребёнок – хочу, чтобы ты жила только для меня».
И добавила, глядя отстранённо, будто сквозь, что и сейчас его очень любит.
Ждём часа икс. Переживаю – каким образом её печаль проявится в родах, хватит ли окситоцина (чаще всего окситоциновая женщина – яркая, лучистая, звонкая, как Глаша).
Но, когда всё началось, меня заворожило состояние Ули в схватках. Она замирала и словно светилась изнутри. Я поняла, что ей сейчас не нужны ни какие-либо слова, ни моя акушерская помощь.
Казалось, что каждая волна схватки для неё как свидание, будто она наедине со своей любовью. И мне нужно только находиться рядом, невидимой поддержкой. Тихо, про себя, я удивлялась какому-то «другому» окситоцину… А как она была красива, не смогу описать!
Роды начались отлично. Дошли до потуг. А через несколько трудных часов стало очевидно, что и здесь ребёнок слишком крупный, чтобы пройти через мать.
Ульяна трудилась как… не знаю… ни одно адекватное сравнение не приходит в голову, потому что и в этих, измучивших её потугах она выглядела ослепительно прекрасно. Ни гримас, ни жалоб, ни страдания. Только свет. Она рожала часть своей любви.
Все старались помочь ей как умели. Я выходила порой, чтобы не показать своих – таких непрофессиональных – слёз…
Кесарево сечение. Но я знаю: она поняла самую суть рождения человека. Откуда он. Как это может проживаться внутри.
Она научилась рожать.
Третья встреча. Приходит на приём весёлая красивая женщина.
– Инна, вы меня помните? Я Глафира, мы несколько лет назад рожали. А потом с вами моя сестра рожала! У нас обеих кесарево.
Складывается пазл, всех вспомнила и связала!
Глаша счастлива: снова беременна от любимого мужа, полна сил и энергии рожать. В планах по-прежнему пятеро детей! За то время, что мы не виделись, ей сделали небольшую лапароскопическую операцию по удалению миомы. Готовимся к родам в наипозитивнейшем настрое.
Всё начинается с излития вод. Ожидаем схваток. Но их нет – ни через два часа, ни через десять, ни через сутки… Ни малейшего, даже самого незначительного напряжения в матке!
Роды с рубцом по протоколам, да и по практике при сутках безводного периода уходят на операцию. Собираемся. Глаша бодрится:
– Ничего! Сейчас и с двумя рубцами, и с тремя рожают… Следующего точно сама!
Открываем живот. Общий вздох, в исполнении доктора явно непечатный.
В рубце на матке – прореха порядка четырёх сантиметров, куда ребёнок предусмотрительно воткнул плечико, как бы залатав дырку. Там, где удаляли маленькую миому, ещё один рубец, круглый, как кратер. И ткань внутри него растянута до прозрачности, еле держится. В очередной раз поразил ум тела – не давало оно такой матке рожать: несколько сильных схваток, пара мощных сокращений, и в этих местах всё просто порвалось бы! И не факт, что успели бы добежать до операционной…
После извлечения ребёнка новый рубец появился на месте прежнего, а вот кратер даже не стали трогать – участок выглядел слишком уязвимым, да и сжался здорово после сокращения матки. Я спросила:
– Что скажете про будущие возможные роды?
Доктор глянул с недоумением:
– С таким кратером выносить хотя бы, какие уж там роды…
Глафира и сейчас счастлива, неизменно бодра и продолжает щедро генерировать окситоцин, озаряя своим сиянием всё вокруг. С нетерпением ждёт следующей беременности.
Ульяна так и осталась одна. Растит ребёнка, в котором воплотилась её первая и единственная земная любовь.
Глава 54
Закат семейного счастья как триггер профессионального роста
Обобщая – и закрывая – ту часть своей жизни, что провела с Владимиром Мишуковым, могу сказать: она состояла из двух примерно равных по длительности отрезков. Первый – большой, счастливый. Второй – такой же большой, но уже грустный. Когда преимущественно больно.
Конечно, к хорошему периоду относится рождение всех наших детей. Это стало нашей огромной совместной территорией, нашим общим счастьем.
Никого из детей мы не задумывали специально. Но каждой своей беременности я говорила «да!». И Володя говорил «да!». Мы никогда не обращали внимания ни на какие обстоятельства, материальные, жилищные и прочие условия. Признаться, никогда не понимала, почему считается, что человеку, имеющему хоть какую-то работу и доход, принципиально сложнее прокормить, предположим, троих детей вместо одного. Я этого как-то не заметила.
Да, возможно оттого, что Володя работал и нормально зарабатывал. А я была женой, за мужем. С удовольствием и радостью находилась дома с детьми – постоянно, без отпусков и выходных, крайне редко делая паузу в какой-то совершенно уже невыносимой усталости. Помощников у меня почти никогда не было.
Даже когда в отношениях наступал очередной кризис, я будто отвлекалась на очередную беременность. И мы опять жили, радовались, удивлялись – как же так?! Ну надо же, ребёнок! Каждый раз поражало: вот это да, ещё один человек!
Если первые роды меня, безусловно, тревожили, то во вторых я уже почти не боялась и почти не чувствовала боли – вернее того, что в родах таковой считается. Третьи роды, когда у нас появилась Варя, – вообще пустяки, какие-то полтора часа. Володя едва успел вымыть и наполнить ванну. Мне оставалось только залезть туда на двадцать-тридцать минут – и вот он, ребёнок!
Помню одно особенно яркое ощущение, когда перебралась из ванны на кровать. Лежу, и внутри меня всё ликует. Я вдруг осознала, что только что родила новую жизнь, таким образом сотворив нечто противоположное смерти, ответив этому страху. И если и не победила совсем, то полностью компенсировала, установила равновесие. Это ощущалось природным, настоящим, непридуманным.
Вот так наша жизнь снова окрашивалась и