школьные учебники. Все это было бы гораздо полезнее в обучении граждановедению, чем истрепанные моральные максимы, через которые, по мнению некоторых, следует внушать ученикам понятие гражданского долга.

Полагаю, следует признать, что моральные изъяны являются источником зла в мире не в меньшей мере, чем недостаток интеллекта. Однако человечество пока еще не изобрело никакого метода искоренения нравственных пороков; проповеди и наставления лишь добавляют к существующему списку лицемерие. Интеллектуальные же способности, наоборот, легко развить методами, известными каждому компетентному педагогу. Таким образом, до тех пор, пока не разработают метод обучения добродетели, прогрессу придется опираться на развитие интеллекта, а не морали. Одно из главных препятствий для интеллекта – это доверчивость, а степень доверчивости можно значительно снизить, рассказав о распространенных формах лицемерия. Доверчивость в наши дни является бо́льшим злом, чем когда-либо прежде, ведь благодаря распространению образования теперь гораздо легче распространять информацию, а в условиях демократии распространение дезинформации стало для власть имущих гораздо более насущной потребностью, чем в прежние времена. Отсюда увеличение тиражей газет.

Если меня спросят, как подтолкнуть мир к принятию этих двух максим, а именно: (1) что людей следует нанимать на работу по признаку способности ее выполнять, (2) что образование должно стремиться излечить людей от привычки верить бездоказательным заявлениям, я могу лишь сказать, что для этого необходимо просвещенное общественное мнение. А сформировать его можно только усилиями тех, кто желает, чтобы оно существовало. Я не верю в то, что экономические изменения, за которые выступают социалисты, сами по себе как-то помогут искоренить зло, которое мы здесь рассматриваем. По моему мнению, что бы ни происходило в политике, тенденции экономического развития будут все более затруднять сохранение интеллектуальной свободы, если только общество не решит единогласно, что работодатель не должен контролировать в жизни работника ничего, кроме его работы. Свободы в образовании можно было бы добиться с легкостью, если бы этого пожелали, ограничив функции государства проверками и оплатой и четко ограничив проверки конкретными инструкциями. Но при нынешнем положении вещей это оставило бы образование в руках церкви, поскольку она, к сожалению, активнее стремится учить других своим убеждениям, чем вольнодумцы – своим сомнениям. И все же это освободило бы путь и позволило при известном желании добиться либерального образования. Большего от закона требовать не следует.

Главная мысль всего моего эссе – призыв к распространению научного мировоззрения; это абсолютно не то же самое, что знание научных достижений. Научное мировоззрение способно переродить человечество и предоставить решение для всех наших проблем. Достижения же науки в виде механизмов, ядовитых газов и желтой прессы грозят совершенным падением нашей цивилизации. Забавная антитеза, которую марсианин мог бы рассматривать с отстраненным любопытством. Однако для нас это вопрос жизни и смерти. От его разрешения зависит, будут ли наши внуки жить в более счастливом мире или же уничтожат друг друга научными методами, быть может, оставив будущие судьбы человечества в руках негров и папуасов.

Глава XIII

Свобода в обществе

Насколько возможна свобода – и насколько она желательна – среди человеческих существ, живущих в сообществах? Именно эту проблему в общих чертах мне хотелось бы обсудить.

Пожалуй, хорошо бы начать с определений. Термин «свобода» используется во множестве значений, и для плодотворной дискуссии нам необходимо сначала выбрать один из них. Термин «общество» не столь расплывчат, но и здесь тоже попытка сформулировать определение не будет лишней.

Мне кажется, что не стоит использовать излишне мудреные значения этих слов. Например, Гегель и его последователи считают, что «истинная» свобода состоит в праве повиноваться полиции, которую расплывчато величают «моральным законом». Полиция, разумеется, должна подчиняться своему официальному начальству, но это определение не дает нам никаких указаний относительно того, что должно делать само правительство. Соответственно, на практике сторонники этой позиции заявляют, что государство по сути своей и по определению безупречно. Такая точка зрения неуместна в стране, имеющей демократический строй и партийное правительство, поскольку в такой стране почти половина населения считает правительство воплощением зла. Таким образом, подмена свободы «истинной» свободой нас не устраивает.

«Свобода» в самом абстрактном смысле означает отсутствие внешних препятствий для реализации желаний. Если рассматривать свободу в этом абстрактном смысле, расширить ее можно либо за счет максимизации власти, либо за счет минимизации желаний. Насекомое, которое живет несколько дней, а после умирает от холода, пожалуй, согласно этому определению имеет полную свободу, поскольку холод может повлиять на его желания, так что в его жизни не будет момента, когда оно пожелает достичь невозможного. Такой способ достижения свободы возможен и среди людей. Молодой русский аристократ, ставший коммунистом и комиссаром Красной армии, объяснил мне, что англичанам, в отличие от русских, не нужна материальная смирительная рубашка, потому что у них есть психологическая: душа у них никогда не снимает смирительной рубашки. Пожалуй, в этом есть доля правды. Персонажи Достоевского, несомненно, не совсем похожи на настоящих русских, но, во всяком случае, это люди, которых мог выдумать лишь русский человек. Их обуревают самые разные диковинные, жестокие желания, от которых свободен средний англичанин – по крайней мере в сознательной жизни. Очевидно, что сообщество, где все пылают жаждой поубивать друг друга, не может быть столь же свободным, как сообщество с более миролюбивыми желаниями. Путем модификации желаний, таким образом, можно добиться столь же значительного увеличения свободы, как и с помощью усиления власти.

Этим соображением иллюстрируется необходимость, которую политическое мышление не всегда удовлетворяет: я имею в виду необходимость того, что можно назвать «психологической динамикой». В политике слишком распространено обыкновение принимать человеческую природу как данность, к которой внешние условия необходимо адаптировать. На самом же деле, разумеется, внешние условия влияют на человеческую природу, и гармонию между ними следует искать в двухстороннем взаимодействии. Допустим, что человек, выдернутый из одной среды и внезапно погруженный в другую, далеко не свободен, однако те, кто к ней привык, в этой новой среде ощущают полную свободу. Таким образом, нельзя рассматривать свободу, не принимая во внимание возможности изменения желаний из-за изменения среды. В некоторых случаях это осложняет достижение свободы, поскольку новая среда, хоть и удовлетворяет старые желания, порой стимулирует появление новых, которых удовлетворить не может. Такую вероятность иллюстрируют психологические последствия индустриализма, который порождает мириады новых потребностей: кто-то досадует, что не может позволить себе автомобиль, а скоро мы все захотим иметь частные самолеты. Недовольство могут приносить и бессознательные желания. Например, американцы нуждаются в отдыхе, но сами этого не знают. Мне кажется, этим можно в значительной степени объяснить волну преступности, захлестнувшую Соединенные Штаты.

Хотя людские желания