class="p1">— Да ну ее к Богу, эту проклятую немку, — проворчал Збышек. — Что, мало тебе других? Все это только глупости! Еще чехи и немцы застанут тебя у нее и побьют.

Но Мартик оставался при своем мнении и не внимал уговорам.

— За что же они будут набрасываться на меня? — сказал он. — Каждый имеет право поговорить по-хорошему с красивой женщиной. Да она к тому же вдова, никому за себя не отвечает, сама себе госпожа. Я уж встретил у нее и немцев, и других, и все мне были рады!

Слова эти удивили родителей, но так как они относились к Мартику все с большим уважением, то и теперь решили, что он Уж знает, что делает.

На другой день Мартик, несмотря на то, что поздно лег спать, встал рано, с вечера отдав приказание Хаберу разбудить себя. Наскоро поел и, оседлав коня, тотчас же поехал в город, как будто его там ждали неотложные дела.

Эта поспешность и молчание навели старика на мысль, что у сына были в городе дела поважнее свидания с Гретой. Но он не посмел расспрашивать его, потому что тот явно не хотел ничего рассказывать, значит, так было надо. Он всегда отличался словоохотливостью и, если уж отмалчивался, ясно, что на то была какая-нибудь причина.

Збышек нашел большую перемену, происшедшую за эти два года в характере сына. Появилась твердость, быстрота соображения, видно было, что у него было достаточно жизненного опыта, и даже по наружному виду он уж не был похож на простого наемника в военной службе. Он привез с собой много прекрасных нарядов, хотя и не все были ему впору, а некоторые, видимо, сильно поизносились на войне. В то время никто не считал предосудительным такое присвоение чужой собственности, потому что воины, особенно же те, что не получали жалованья, грабили, где только могли, и не только не стыдились этого, но даже гордились. И кошелек Мартика, который он отдал отцу на хранение, был туго набит крупными пражскими монетами; кое-что перепало и родителям. Матери он привез также золотую цепочку и кольца. Родители гордились сыном, который рассказывал им, как любил его князь. Збышек догадывался, что, может быть, по его приказанию он и ездил в Краков на разведку. Это подтверждалось и тем, что он, хотя и стремился ночевать дома, приезжал поздно и рано утром снова возвращался в Краков.

Так продолжалось с неделю. Родители уже успокоились, что ему не угрожает в Кракове никакая опасность, если он так смело ведет себя, когда однажды, вернувшись поздно ночью, Мартик отозвал отца в дальний угол для тайной беседы.

— Послушайте-ка, — сказал он, — может случиться, что кто-нибудь приедет ко мне из Кракова. Правда, мы не можем устроить хорошего угощения, но это не беда, самое важное, чтобы мы могли поговорить свободно, без помехи. Я завтра рано уеду, а к полудню вернусь кое с кем. Приедут несколько немцев из Кракова. Пусть бы матушка испекла белый хлеб и приготовила сыр и пиво, чтобы гости не уехали от нас голодными.

Збышек почесывал у себя в голове, вспоминая, как приехали к нему босковичевы люди и как их с Топором схватили и арестовали. Боялся он, как бы и теперь не случилось чего-нибудь подобного. Старик догадывался, что готовился заговор.

Но Мартик, угадав его мысль, принялся весело уверять отца, что ему решительно нечего бояться. И Збита, хотя и неохотно сначала, стала приготовляться к приему обещанных гостей, жалуясь только, что ей придется стыдиться за свое убожество. Но она и не подумала противоречить Мартику; надо было повиноваться ему, оба они угадывали, что через него говорит с ними сам пан.

Едва только рассвело, Мартик сел на коня и исчез.

В доме все убрали, пол хорошенько подмели, накрыли стол, Збышек привез из города, что только мог достать, расставлял мед и пиво, белые калачи и мясо для гостей.

В полдень услышали ржание коня Мартика. С ним вместе приехал невысокий худощавый человек, более похожий на сельского ксендза, чем на рыцаря, в плохом вооружении, сутуловатый, с маленькими подслеповатыми глазами, которые он щурил, когда хотел что-нибудь рассмотреть.

На вид он был уже немолод, казался оробевшим и неловким в обществе новых людей, как будто он где-то засиделся и отвык от движения и от разговоров.

И хотя одежда его не отличалась изысканностью, но Мартик оказывал ему величайшее внимание и усадил на первое место, что его нисколько не удивило; видя это, Збышек догадался, что перед ним какой-нибудь очень важный человек. Сидя на лавке, гость не обнаруживал никакого желания вступить в разговор, он щурил глаза, покашливал, поправлял пояс и чего-то ждал.

Збышек готов был дать присягу, что это переодетый ксендз: на ногах у него не было шпор, а меч висел так, как будто он сам не знал, что с ним делать.

Когда его стали угощать пивом, он отказался, выпил только маленький кубок меду и съел кусочек белого хлеба, но и то без особого удовольствия.

Несколько раз он беспокойно поглядывал на Мартика, и тот шепотом успокаивал его и выходил в сени поглядеть и послушать, не едет ли кто.

Наконец приехали на телеге гости из Кракова. Хотя они были все скромно одеты, но Збышек, часто проходивший мимо ратуши возле рынка и знавший знатнейших лиц города, так как ему часто показывали их, узнал в них богатых мещан, купцов и членов городского совета, Павла с Берега и Журдмана из Писар.

Они накинули на себя в дорогу старые плащи, надели полинявшие шапки, но когда их ввели в комнату и они скинули с себя верхнюю одежду, под ней оказалось дорогое и хорошее платье, какое носят богатые люди. Они были одеты по немецкой моде и не имели оружия, только в руках у них были дубинки, а за поясом ножи.

Павел с Берега, силезец родом, давно уж переселившийся в Краков, был полный, высокий мужчина с круглым лоснящимся лицом и выпуклыми глазами; Журдман — худой и длинный, с широкими ногами, расставленными, как утиные плавники, был более похож на шваба. Оба они с некоторым страхом войдя в дом Мартика, подошли прямо к лавке, на которой ждал их приехавший раньше гость с прищуренными глазами.

Тогда сын без долгих разговоров приказал всем, даже отцу и матери, выйти из комнаты и оставить их одних. Приказание было тотчас исполнено. Двери закрыли, и Мартик остался на страже.

Новым гостям Мартик представил молчаливого человека, как судью Смилу.

Как иногда в лесу собака и хищный зверь,