если встретятся неожиданно лицом к лицу, долго стоят и смотрят друг на друга, скаля зубы и меряя свои силы, так и краковские гости молча приглядывались несколько минут к судье Смиле, а он — к ним.

Наконец Мартик сказал с нетерпением:

— Ну что же, господа советники! Может быть, вы поговорите о дальнейшей судьбе города?

Осторожный толстый Павел буркнул:

— Не знаю, время ли говорить о судьбах города, когда им правят в замке, хотя и обгоревшем, чехи, которые и не думают уступать его.

— Это верно, — подтвердил Журдман, — город ничего не может сделать, пока не выяснится дело короля Вацлава. Чехи еще сильны.

Судья Смила тоже оказался осторожным в словах и долго жевал их и мямлил, пока решился сказать вполголоса:

— Но ведь город не будет предоставлен самому себе, если этот пан, который уже выгнал чехов из многих городов, подойдет к городским воротам и интересы города свяжет со своими.

Советники молчали, оглядываясь, не подслушивает ли кто. Беседа, как ледяная глыба, требовала известного времени, чтобы растаять, но она же могла вспыхнуть огнем: все поглядывали друг на друга с недоверием.

Павел пробурчал, что город пользовался привилегиями века Черного; надо было подтвердить ему, что у него будет по-прежнему свой суд, самоуправление и все права, без которых он не может обойтись.

Смила не возражал на это, но не хотел входить в подробности. Тогда Журдман заявил, что они не могут быть первыми, но и не останутся последними. Что они не будут силою защищать чеха, но и не изменят ему первые, потому что он тогда мог бы отомстить им, а он еще силен. Павел проворчал, осмелившись осудить чехов, что они требовали от города слишком больших налогов, что на околе они строили новый город, понемногу соединяя его со старым, а это угрожало старой части города, которая желала остаться тем, чем была раньше. Замок не играл для него никакой роли, город только присягал на верность князю или королю. Слова эти он произносил с таким выражением, как будто хотел дать понять, что они не были расположены к чехам, потому что те их притесняли, но не привяжутся и ни к кому другому, если это будет связано с потерей для них свободы.

Смила внимательно слушал.

Советники упорно стояли на том, что если чехи ослабеют, то они их защищать не будут, но и на сторону Локотка первые не перейдут.

Тогда судья возвысил голос и стал обещать им подтверждение прежних прав и дарование новых. Журдман отвечал на это, что гласные примут это с удовольствием, лишь бы не пришлось слишком дорого платить за это.

Эта первая встреча княжеского посланника с представителями города Кракова принесла только ту пользу, что были выяснены условия. Судья Смила хвалил своего пана Владислава и обещал всякие милости; те что-то бормотали в ответ, но ничего не обещали, готовы были идти за другими, но не подавать примера. Разговор продолжался очень долго. Мартик в нетерпении подгонял словами то ту, то другую сторону, чтобы заставить их прийти к соглашению. Но Смила и советники делали вид, что не понимают его уловок.

Наконец толстый Павел и длинный Журдман переглянулись между собой, встали с лавки, довольно приветливо попрощались с судьей и пошли к выходу.

Смила не удерживал их, но Мартик, уже проводив их за ворота, принялся живо выговаривать им за то, что они не довели дело до конца и только провели его.

— Но ведь время терпит, — возразил Журдман. — Мы по крайней мере узнали друг от друга, чего каждый хочет и на что мы можем надеяться.

И приказали кучеру ехать назад в город.

Смила все так же молча сидел на лавке.

Мартик, вернувшись в дом с неудовольствием, хотя и почтительно, спросил у судьи, почему он не постарался привлечь немцев обещанием больших милостей.

Но судья только покачал головой.

— Лучше будет, если немцы не будут многого ждать от нас, — молвил он сухо. — Наш пан не потерпит рядом с собой другого пана.

Мартик, рассуждая, как воин, думал, что можно было обещать много, чтобы вырвать согласие, а там вовсе не спешить с выполнением обещанного. Но Смила понимал дело иначе и не хотел забегать перед немцами.

— Когда в наших руках будет земля, и шляхта будет с нами — то они сами придут к нам, а платить дорогими привилегиями за то, что можно получить и без них — не годится.

V

Была ночь, и хотя ясное небо искрилось звездами, а месяц, близкий к полнолунию, лил на землю серебристое сияние, в городе среди стен, заборов и крыш, везде, где не падали его белые лучи, — Царил еще более глубокий, чем обыкновенно, мрак. Казалось, лунный свет для того только и существовал, чтобы еще больше оттенить тьму. Резко выступали части стен, обмазанных глиной, на которые падал свет от остальной стены, погруженной в холодные и черные тени ночи.

Квартальные и их помощники давно уже заставили жителей гасить огни и закрывать двери домов, а как только спустился мрак, в городе показались пешие отряды вооруженных стражников, которые подслушивали под окнами, не затевается ли где-нибудь ссора или драка.

Кроме них на улицах почти не было прохожих; городские ворота были закрыты. Только ночные воры и грабители крались в тишине вдоль улиц, да пьяницы, засидевшиеся в трактирах и пивных, возвращались домой.

Главные улицы города имели очень оригинальный и живописный вид. Там и здесь стояли дома с высокими крышами, а тут же рядом с ними встречались незастроенные пространства, отгороженные забором, за которым лежала сложенная груда камня и дерева: Далее шли низенькие хатки, окруженные садами, и над заборами садов высились верхушки деревьев с обнаженными сучьями.

Среди деревянных домиков, там и здесь виднелись стены не вполне отстроенного костела или монастыря, еще окруженного лесами, а дальше возвышалась квадратная тяжелая башня — белое каменное здание, кусок стены и деревянные леса. Улица с виду как будто прямая, загибалась во многих местах, то суживаясь, то расширяясь, и там, где падали лучи месяца, видны были на ней глубокие колеи, лужи, ямы, небрежно забросанные хворостом, камни и глубокие выбоины от колес тяжелых возов. На одной стороне улицы, освещенной месяцем, ясно вырисовывались подъезды высоких домов с резьбой на крыше, столбы, подпирающие входное крыльцо, крепко запертые окна лавок и квартир и приставленные к стенам лотки, которые служили днем для продажи различных товаров.

В некоторых небольших домиках, где падала тень от широкого навеса, неплотно прикрытые ставни