не приказывает идти на приступ или грузить корабли, значит так оно и надо. Так и должно быть. Ведь конунг любимец богов. Кому, как не ему знать их волю.

С севера, оттуда, где за суровым морем, на острове посреди озера Меларен раскинулась родная Бирка, наползала свинцовая туча. Ее края зловеще клубились, а тяжело провисшее брюхо озарялось вспышками молний. Вот туча, разинув пасть, заглотила солнце и где-то прогрохотала повозка Тора.

– Счастливый знак, конунг, – Хавард, улыбаясь, подошел к Олаву. – Боги на нашей стороне. Я уверен, что словенам ничего не остается, как согласиться на наши условия.

– Ты уверен в этом, купец? – Олав раздраженно глянул на него. – Надо бы принести жертвы богам.

– Нет! Сейчас у нас нет времени приносить жертвы. Если словене так долго тянут с ответом, то конечно уж не за тем, чтобы поднести нам дань. Они готовятся к битве! К битве, которая нам сейчас не нужна. Ты же сам убеждал меня в этом! А поэтому мы отплываем. Это решено.

Олав обернулся к своей дружине. Его зычный голос услышали все. Как всегда он был спокоен и тверд.

– Воины! Вы славно бились и добыли много сокровищ. Но сейчас мы должны уйти. Однако мы вернемся следующим летом. А пока разграбьте все и сожгите город; тащите добычу на корабли! Люди здесь должны почувствовать, что мы побывали в их стране!

Ровные ряды воинов распались, как бусины с оборванной нитки. Одни побежали к кораблям, другие живым потоком растеклись среди домов. Вот уже и первый дымок защекотал ноздри пламени. С веселым треском, разбрасывая искры, пожирал огонь деревянные строения.

Огромная, ветвистая молния прочертила небо. В раскате грома Олав явственно услышал знакомый голос: «Как мог ты усомниться в милости богов, Конунг Олав!? Или не я сказала, что рок твой удачен!?»

Дождь сплошным потоком хлынул на землю. Огонь, только что весело гудевший в срубах домов, злобно шипя, отползал, свертываясь в гадючьи кольца дыма. Олав поднял глаза. Ему показалось, что в разрывах туч он увидел разгневанное лицо прекрасной валькирии. Скульд потрясала обнаженным мечом, которым била в щит. Новая, страшная вспышка молнии ослепила конунга, а разразившиеся раскаты грома едва не оглушили его. Перед глазами вспыхивали пучки разноцветных искр, а в голове и ушах гудело так, как после удара крепкой, железной палицей. Словно издалека до Олава долетел другой голос.

– Конунг! Конунг, очнись! Словене дают нам дань! Дань и заложников! Удача сопутствует тебе, конунг!

Олав опустил глаза. Перед ним стоял Гуннар. Его мокрое лицо озаряла широкая, счастливая улыбка. Хавард и упсальские хевдинги тоже спешили к нему с радостной вестью.

– Дань! Дань на шестьсот марок серебра! Клянусь Тором, такой добычи давненько не видели в Бирке! – так и сиял Хавард.

– Да, Олав, сразу видно, что ты унаследовал удачу своего отца! – одобрительно гудел Эйрик. – Я слыхал, что и Бьерн с Кургана привозил из походов огромные богатства.

– Если надумаешь пойти в поход следующим летом, мы с радостью отправимся с тобой, – предложил Олаву Свейн.

– Ха! Молодой хевдинг почувствовал вкус добычи! – Хавард ткнул упсальца в бок и расхохотался.

– Имея такие сокровища, можно подумать и о хозяйке, которая ими распорядится, – подбоченился Гуннар, намекая на будущую свадьбу.

– Можно подумать, Гуннар, что жениться собираются на тебе, а не на твоей сестрице! – весело крикнул Хавард. – Шестьсот марок серебра! Да теперь Олав может посвататься хоть к самому датскому конунгу!

– Похоже, купец, ты опять нарываешься на ссору? – нахмурился Гуннар.

– Тебе во всем чудится насмешка, Гуннар, – остановил его Олав. – Хавард ведь не хотел тебя обидеть. Не так ли? – конунг взглянул на купца.

– Конечно, конунг, – согласился Норвежец, однако всем видом стараясь показать, что Олав не прав.

– Вот и хорошо, – Олав не обратил на это внимания. – Отберите среди пленных – словен. Их мы вернем ладожанам, согласно уговора, – объявил он всем. – Дань грузите на корабли вместе с добычей. Заложников отведите на «Медведя». Мы отплываем сегодня. Но перед отплытием мы принесем богам богатые жертвы, чтоб они сделали наш обратный путь более безопасным. Хавард! – обратился конунг к Норвежцу. – Займись этим. Выбери десять самых знатных и почтенных на вид пленников. Пусть боги видят, что это не какие-нибудь рабы. Да, – спохватился он и добавил, обернувшемуся Хаварду. – Не забудь того араба, с которым я дрался. Один любит достойных противников!

* * *

Когда купец из Рея Абд-аль-Керим увидел в своем шатре свеев с окровавленными мечами, он очень рассердился. Как смеют они нарушать покой такого благородного человека в столь поздний час?! Он даже открыл было рот, чтобы позвать воинов Абу Аруса, но острый кончик меча ткнулся ему в живот и благородный купец, ойкнув, сел на подушки, разбросанные по коврам. Свеи засмеялись, а один белокурый воин, почти мальчишка, без всякого почтения схватив купца за шиворот, вышвырнул его из шатра.

Здесь его подхватил кто-то, грубо выкрутил руки за спину и крепко связал. А потом его вместе с другими пленниками, подгоняя древками копий, погнали на берег. Проходя через лагерь, Абд-аль-Керим увидел груды убитых воинов из отряда Абу Аруса. «Даже столь храбрый воин не смог защитить меня! – с горечью подумал купец. – О великий Аллах! За что ты послал мне такое наказание?! Или не твой ветер надувал паруса моих кораблей, на которых я стремился к изобилию? Что я сделал плохого? За что ты покарал меня? Я ведь не вор и не разбойник, а почтенный купец. В этом ведь нет ничего плохого. Ведь и Мухаммед, пророк твой, тоже был купцом.»

Количество пленных на берегу росло. В основном это были местные жители. Многие из них были полуодеты. Видно для них нападение было неожиданным. Среди пленных встречались и другие купцы, которые приходили сюда из-за холодного моря. Держались они особой кучкой, отдельно от других. Арабов почти не было. Лишь одного раба, купленного в Булгаре, заметил Абд-аль-Керим, да потом, два огромных воина притащили избитого и связанного Абу Аруса. Они бросили его в отдалении от купца, а передвинуться к нему под грозными взглядами стражи Абд-аль-Керим не решился.

«Что же станется с моими товарами? – тоскливо думал купец. – Куда эти грязные варвары денут мои драгоценные шелка, стеклянные бусы и браслеты? А благовония, мои прекрасные благовония и притирания, которые так любили знатные красавицы?» – по лицу Абд-аль-Керима потекли слезы. Он дрожал от ночного холода и от пережитого страха. «Что станет с моими лучшими товарами, с этими безделицами из золота и серебра? А мои дирхемы? Зачем я взял с собой все свои