камне. Горислава охнула и отчаянно бросилась к воротам, но отцовские руки остановили ее. Она забилась пойманной птицей, силясь вырваться, убежать, улететь к своему ненаглядному! Горислава кричала, захлебываясь в рыданиях до тех пор, пока спасительная пелена забвения не накрыла ее. Последнее, что она услышала, были слова отца: «Забудь его! Он уже мертвый!»

* * *

Шел Вадим к находникам, шел, но ничего не видел вокруг. Только глазницы черепов черными провалами маячили перед его взором, обещая последний ответ. «Какая она смерть?» Закачалось все под ногами. Глянул вниз, вода плещется.

Вот они сходни еловые, переброшенные с корабля на берег, последняя ниточка, что с родимой землей связывает.

«Может это черта?»

Взмахнули весла и уж нет ее. Все дальше ладожский берег. Все дальше. А над крепостью крик журавлиный стоит. Жалобный.

Прощальный. Тут рванулось из груди, не крик, стон еле слышный. Знать, не улетела птица-душа, не смогла оставить хозяина. Затопила все жгучая боль. Ничего не оставила. Словно тело все стало болью одной. Тоской да болью.

А старик Волхов знай плещет волной за бортом: «Все пройдет! Все! все!» Подхватил варяжские суда, быстрее понес. Словно и ему не по нраву пришлись незваные гости. Вот повернул он. Плавно. Могуче. И ушла за поворот родимая Ладога. Навсегда ушла. Навеки.

Долго сидел Вадим, не проронив ни слова, не спуская глаз с уходящего назад речного берега. Никто не тревожил его. Видно у остальных на душе было не лучше. Свеи почти все были заняты на веслах и лишь шестеро вооруженных стражников лениво наблюдали за словенами. На корме, рядом с кормчим, у рулевого весла стоял свейский конунг. Высокий. Красивый. Гордый. Его голубые глаза насмешливо смотрели на пленников, словно говоря: «И это сыновья лучших людей?» Этот взгляд, презрение в нем сквозившее, задели Вадима. «Кто ты таков, чтобы нас судить?» Юноша почувствовал, что где-то в глубине его души начали закипать гнев и злость. Не просто злость, а яростная злоба. «Злоба и ненависть это то, что сейчас нам нужно. Злоба и ненависть это единственное, что нам остается, – глядя в глаза конунга, подумал Вадим. – Как там сказал Данислав? Нужно умереть достойно? Хорошо! Ты увидишь, как умирают достойно!» Свей будто прочел его мысли. Нахмурился сурово. Что-то, наклонясь, тихо сказал стоявшему рядом великану. Тот нагнулся к своим ногам. Что он там делал, Вадим разглядеть не сумел, так как палуба была завалена добычей. Но когда свей поставил на ноги связанного человека в изорванной и окровавленной одежде, юноша сразу узнал его.

– Вершко! – вырвалось у Вадима.

Пленник завертел головой, жмурясь от солнца, видно держали его без света. Свей разрезал веревки на его руках и грубо толкнул к ладожским заложникам, сгрудившимся возле мачты. Вершко едва не упал, но Вадим и Мечислав, сын Чурилы, серебрянника, поддержали его. Вершко недоверчиво оглядел всех, будто опасаясь подвоха.

– Что ты, Гостомыслов сын, смотришь на нас, как волк на рогатину? – спросил его скорый на язык Булгак. Приходился он Вадиму ровесником, а отцом у него был

Поздей-бронник. Вершко смерил его снисходительным взглядом, дескать не тебе, сыну кузнеца, да мальчишке, вопросы мне задавать. А сам обратился к Молчаиу, который был среди ладожан старшим. Этой весной исполнилось ему восемнадцать.

– Что вы тут делаете? – Молчаи только засопел в ответ и кивнул на Вадима. Вот мол, кто лучше объяснит. Вадим и вправду коротко рассказал ему о переговорах со свеями, о несчастливых гаданиях, о решении старейшин.

– Значит, умереть достойно, – тихо, словно для себя, повторил Вершко. – И как вы собираетесь это сделать?

Все молчали. Только сын Нежилы-серебрянника, Мал, тихо всхлипнул. Был он среди обреченных самым младшим, едва минуло ему тринадцать. Булгак растерянно развел руками.

– Оружия-то у нас нет.

– Зато у нас есть время, – веско сказал Бажен, племянник Данислава.

– Точно. Уж чего, чего, а времени у нас хватает – вся жизнь! – зло усмехнулся Мечислав.

– До самой смерти, – добавил Бажен.

– Сейчас у нас, пожалуй, ничего и не выйдет. Данислав был прав. Сейчас свеи настороже, все при оружии. А вот дня через два, три… – рассуждал Вадим. – Я так понимаю, чтобы умереть достойно, лучше умереть в бою. Да и свеям какой-никакой урон.

– А я вот что скажу, – после недолгого раздумья заявил Вершко. – Нам всем может и умирать незачем.

– Как! – разом загорелись глаза у Мечислава и Бажена, а все остальные теснее придвинулись к Вершко. Только Молчан остался по-прежнему невозмутим.

– А так! – Вершко поглядел на Вадима. – Ты же сказал, что в Ладоге нас не будут ждать вместе с варягами. А если мы вернемся без них?

– Ну тогда не знаю, – пожал плечами сын Ратибора.

– А я знаю! – Булгак так и кипел от нетерпения. – Надо всем попрыгать в воду, а на берегу – в лес. Только нас варяги и видели!

– Пока ты до берега доплывешь, варяги тебя раз десять из лука подстрелят, – остудил его Мечислав. – Хорошо бы корабль захватить, – мечтательно протянул он.

– Не выйдет, – отрезал Бажен. – Свеев слишком много. По крайней мере, трое на каждого из нас.

– Да, пожалуй, – согласился Вершко. – Многим из нас придется принять смерть, – он обвел взглядом сразу помрачневшие лица. – Но тот, кто останется в живых, должен вернуться в Ладогу и передать старейшинам, что Некрас Волдырь предатель!

Он рассказал всем, что случилось с ним ночью у свеев. А под конец наказал всем:

– Пока будем вести себя так, словно смерились с неизбежным. А сами будем наблюдать, все замечать и  готовиться! Боги помогут нам!

Весь первый день свеи шли на веслах. Видно опасались погони. Да и все их плавание сильно напоминало бегство. Свейский конунг хмурился и часто поглядывал за корму. Особое беспокойство доставляли ему арабские корабли. Были они приспособлены ходить только под парусом, а ветер все время дул с северо-запада, навстречу. Вадим заметил, как долго спорили Олав и Хавард что с ними делать. Конунг предлагал сжечь эти тихоходные корыта, путающиеся под ногами. Однако Урманин убедил его не делать этого. С арабов перебросили на корабли Олава канаты и тащили их, как скотину на привязи. Людей на веслах менять было некому, поэтому к вечеру все выбились из сил. Скрепя сердце, свейский конунг приказал на ночь причалить к пологому берегу Нево-озера. Но сходни на берег не сбрасывали и свеи спали прямо на кораблях, завернувшись в кожаные мешки. Всю ночь стража перекрикивалась сквозь туман, а едва рассвело и люди наспех перекусили, конунг приказал трубить отплытие.

В первый день о заложниках словно забыли. И Вадим достаточно хорошо мог разглядеть