– Может быть, ты и прав. Но зачем Герхардсену убивать ее?

Фрёлик задумался.

– Затем, что она не хотела ему подыгрывать… Кстати, у Герхардсена нет алиби. Он говорит, что был в «Смугете», но его слов никто не подтвердил, ни те, кто вышел вместе с ним у развлекательного центра, ни другие двое, которые остались в такси. Ни Уле Эйдесен, ни Мерете Фоссум не могут точно сказать, входил он внутрь или нет. Они его там не видели. А Катрине и Хеннинг, возможно, были в пятистах метрах от его такси… Боже мой, его служебный гараж на Мункедамсвей, все сходится! Ему только и надо было перейти Ратушную площадь, чтобы взять машину! Если предположить, что он, выйдя из такси, заметил Катрине и Хеннинга… А их трудно было не заметить!

Гунарстранна с улыбкой посмотрел на молодого коллегу:

– Тебе очень хочется отправить Герхардсена за решетку?

– Естественно.

– У тебя что, зуб на него?

– Во всяком случае, его не мешает еще раз допросить, – набычился Фрёлик.

Их перебил телефонный звонок. После своей дежурной остроты «Покороче, пожалуйста» Гунарстранна неожиданно расплылся в широкой улыбке и закашлялся.

– Конечно, я вас помню. – Он встал и вытянулся по стойке «смирно». Фрёлик тоже встал. – Минуточку. – Гунарстранна прикрыл микрофон рукой. – Что, Фрёлик?

Широко ухмыльнувшись, Фрёлик спросил:

– Женщина, да?

Гунарстранна кашлянул с невозмутимым видом.

– В чем дело, Фрёлик? – повторил он.

Фрёлик уже подходил к двери.

– Герхардсена арестовать или просто пригласить на допрос? – официальным тоном осведомился он.

Инспектор раздраженно пожал плечами и отвернулся. Выражение его худого лица сразу смягчилось. Он заулыбался и долго слушал, что ему говорит собеседница.

– Да, – сочувственно проговорил он, – обычно все дело в неправильно подобранных удобрениях…

Он ехал к центру города, выискивая взглядом подземную многоуровневую парковку. На самом деле не столь важно, где оставить машину. Главное, место должно быть неприметным. Там ему дадут квитанцию… Именно в такие минуты у него не оставалось сомнений в том, что нужно сделать. Все детали складывались в единую картину. В каком-то смысле он вернулся к истокам. Скоро он завершит дело, с которого, собственно, должен был начать. Конечно, он проявил слабость, не проявив должной последовательности. Однако он человек, и, как говорится, ничто человеческое ему не чуждо. Ему, как и всем, свойственно желание помедлить возле цели, дождаться того мига, когда пути назад не останется. Так бывает всегда: только когда окажешься рядом с целью, увидишь кратчайший путь к ней – и только тогда понимаешь, с чего надо было начинать.

Он широко улыбнулся. Он знал, что первостепенно. Теперь знал – после стольких хлопот. И все из-за самого распространенного недостатка: стремления не смотреть в лицо истине. Так люди упорно закрывают глаза при первых проявлениях болезни, пока симптомы не станут настолько очевидными, что отрицать их уже нельзя. Все прошедшие годы над ним нависала лишь одна настоящая угроза, и он с ней сжился. Не из-за глупости, не из-за слабости, а потому, что позволил себе обмануться в симптомах, когда злокачественная опухоль начала разрастаться.

Неужели все напрасно, все зря?

Нет, все не зря. Он сделал звук автомагнитолы громче. Неправильно поставлен вопрос. Вот почему ничего не бывает напрасно. Пошли радиопомехи, когда он спускался с горы в Фьеллиньене. С обеих сторон его обгоняли другие машины; молодые люди мчались вперед, сами не понимая, за чем они гонятся. В потоке городского транспорта можно изучать психологию… У выезда из туннеля он перестроился в правую полосу и скоро очутился в Филипстаде. Вот и парковка… Он покатил к пандусу. Дорога плавно спускалась. Ничто не напрасно. Старания и усилия приводят к озарению, которое открывает истину. Те, другие, погибли не просто так. Они помогли ему найти источник опухоли. Когда опухоль больше невозможно скрывать, остается единственный выход: избавиться от нее. Он съехал с пандуса и очутился на парковочном плацу. Из темноты – в темноту.

Солнце светило инспектору в спину. Закрыв за собой красивую кованую калитку, он медленно зашагал по садовой дорожке мимо рядов вейгелы, чьи цветки, похожие на колокольчики, уже увядали. Он остановился и подержал в руках гроздь хрупких, восковых колокольчиков, найдя ветвь, которая еще была в цвету. Неожиданно ему стало страшно. На участке за живой изгородью зашелестела газета. Значит, хозяева дома. Он поднялся на крыльцо и позвонил. Изнутри не доносилось ни звука. Либо звонок не работает, либо его не слышат. Он поднял руку, собираясь позвонить еще раз, но дверь приоткрылась.

– Гунарстранна? – удивилась Сигри Хёугом. – Что привело вас к нам на этот раз?

Инспектор сунул обе руки в карманы и мысленно попытался сформулировать ответ. После паузы он ответил:

– Отросток.

Сигри Хёугом широко распахнула дверь и впустила его. Инспектору показалось, что она совсем недавно надела платье в цветочек. Словно подтверждая его догадку, она остановилась перед зеркалом и пригладила складки на груди.

– Вы так думаете? – спросила она.

– О чем?

Она обернулась через плечо:

– Что Катрине была отростком.

– Я имел в виду совершенно другой отросток, – ответил инспектор, но объяснять не стал. Он посмотрел налево – там была дверь, выходившая на веранду. На террасе стоял шезлонг, на нем валялась раскрытая газета; на полу рядом с шезлонгом покоилась стопка газет, на тарелке рядом с газетами лежало недоеденное яблоко.

Сигри села туда же, где в прошлый раз – на диван, за овальный столик, подобрав под себя ноги. Гунарстранна подошел к окну и посмотрел на шезлонг.

– Я вам помешал? – спросил он, беря в руки горшок с бонсаем.

– Сегодня я взяла отгул по болезни, – ответила она.

– Что-нибудь серьезное?

– Просто устала.

– Это как-то связано с убийством… с Катрине?

– Убийство тоже внесло свой вклад.

– Вы были хорошими… то есть… вы с ней были близки, да?

– Мягко говоря, да.

Инспектор двинулся к ней с горшком в руках и объявил:

– Деревце умирает.

Сигри Хёугом глубоко вздохнула.

– Если у вас, что называется, зеленые пальцы, может, у вас получится его спасти.

– Бонсай, – ответил Гунарстранна, поднимая горшок повыше, – это настоящее произведение искусства. Вряд ли деревце дешевое.

– Мне его подарили, – ответила хозяйка дома. – Я никогда не спрашиваю, сколько стоят подарки.

– Судя по виду, ему больше ста лет, – заметил инспектор. – Я слышал, что бонсай живут лет до пятисот… Мне приходилось видеть разные бонсай. По-моему, ваше деревце очень, очень старое.