– Я познакомился с… – Гунарстранна замолчал, подыскивая нужные слова, и снова кашлянул. – Я случайно знаю помощницу тамошней сестры-распорядительницы. Сегодня она мне звонила. И вот, собственно, почему я к вам приехал, фру Хёугом.

Сигри Хёугом сидела молчаливая, напряженная. Гунарстранна заглянул ей прямо в глаза:

– Меня интересует следующее. Почему на следующий день после убийства Катрине Браттеруд вы провели у Буэнга целый час?

Он быстро шагал по площади Эгерторг, сложив губы трубочкой и насвистывая. Ловко обошел двух японских туристов, склонившихся над картой. «Десять негритят пошли купаться в море…»

Ничего сложного… Все равно что навещать больного. Раньше врачи умели делать все. «Один из них утоп…» Он небрежно помахивал кейсом, продвигаясь в толпе людей по Карл-Юханс-гате. Навстречу ему ковылял тощий сутулый субъект с изрытым морщинами лицом, длинными черными волосами. «Не иначе как переодетый ангел, – с холодной улыбкой подумал он. – Хочет меня перехватить».

Он вслух рассмеялся, когда нищий принялся клянчить у него мелочь. Вот так ангел! Нищий что-то крикнул ему вслед, но слов он не разобрал. «Вот у кого все равно нет будущего, – подумал он. – У наркоманов и бродяг! Больше всего на свете я ненавижу бродяг!»

Достаточно всего одной дозы… И тогда отбросы общества расправляют ангельские крылья и взмывают вверх… Они уходят в состоянии эйфории. Они рвутся к самозатуханию.

Он перешел Скиппергата на красный свет и, высоко подняв голову, зашагал по Фред-Олсенс-гате к привокзальной площади. У него за спиной возмущенно загудел клаксон. Такси резко свернуло влево, к стоянке. Он – человек в толпе.

– Вы, наверное, уже знаете ответ, – произнесла Сигри. – Иначе не стали бы спрашивать. Кстати, я довольно много о вас думала – что вы за человек. Вы из тех, кто пытается скрыть свою истинную сущность. Вы притворяетесь дураком, тщеславным дураком. Не потому ли вы так старательно зачесываете лысину? Наверное, вам хочется вызвать жалость к себе, особенно у женщин… Ничто не вызывает такой жалости, как болезненное тщеславие. Но я сумела заглянуть за ваш фасад. Вы самый заурядный человек, вам это известно? Нет, даже не заурядный. Вы недоразвитый плебей, переполненный комплексами. Вы пришли ко мне, заранее зная ответ на свой вопрос. Зачем же все-таки пришли? По-моему, вам просто нравится слушать собственный голос! Вы – самодовольный червяк!

В наступившей тишине инспектор Гунарстранна не произнес ни слова. Он смотрел на хозяйку дома даже сочувственно. Сигри раскраснелась от гнева. Она первая спустила ноги на пол и нарушила молчание.

– Вы напоминаете мне маленького мальчика с набором «Юный химик», – продолжала она. – Да вы просто самодовольный болван! Для вас важно одно: одержать верх, доказать, что вам все известно. А хотите, я открою вам секрет? Ничегошеньки вы не понимаете! Даже близко… Вы и понятия не имеете, в чем дело.

Инспектор, все время просидевший неподвижно, и сейчас не шелохнулся. Он смотрел на нее в упор. Она первая отвела взгляд.

– Не смотрите на меня так! Вы ничего не знаете… на самом деле вы ничего не знаете! Ничего!

– То же самое вы говорили и Хелене Локерт? – язвительно спросил Гунарстранна.

Сигри Хёугом ухмыльнулась с презрением:

– А я все ждала, когда вы спросите. – Губы ее скривились в уродливой ухмылке. Она передразнила его: – «То же самое вы говорили…» Нет, представьте себе!

– У вас не нашлось для нее подходящих слов?

– Какие в той ситуации могли быть слова?

– Значит, вы задушили ее молча?

– Замолчите, Гунарстранна!

– Вы задушили ее, – упрямо повторил инспектор.

– Да! – ожесточенно воскликнула Сигри. – Теперь вам лучше? Может быть, вы извращенец и радуетесь, когда выслушиваете такого рода признания?

– Катрине видела, как вы душили ее мать? – хрипло спросил Гунарстранна.

Сигри, казалось, задохнулась. Нижнюю часть лица исказила страшная гримаса. Молчание стало невыносимым. Вдруг она вскочила с места и подошла к окну. Схватилась одной рукой за подоконник, а другую поднесла к виску.

– У меня болит голова. Вам лучше уйти. Жуткая мигрень!

Гунарстранна развернулся на стуле и смерил ее внимательным взглядом.

– Она видела, как вы душили ее мать? – негромко повторил он.

– Не знаю, – проронила Сигри. – Не знаю, и все.

– Почему вы ее не спрашивали?

– Как я могла? – Сигри поднесла к лицу другую руку. – Слушайте, у меня в самом деле очень болит голова. Во время приступа мигрени я не могу разговаривать!

– Хотите сказать, что Катрине убили до того, как вы выяснили, что ей известно?

– Гунарстранна… Уйдите, пожалуйста.

Инспектор встал, вздохнул и нехотя направился к окну, игнорируя просьбу хозяйки. Остановился у Сигри за спиной. Снаружи ярко светило солнце. Июньское солнце, которое, вперемешку с дождями, создавало благоприятные условия для роста. Вся зелень в июне крепнет, готовится к цветению; в июне образуются завязи, которые позже станут спелыми плодами… А тут рядом с шезлонгом, газетами и очками на террасе Гунарстранна увидел старую клумбу, заросшую пыреем и снытью; сорняки густо заполонили все вокруг. Среди них тянули к солнцу чахлые головки несколько чудом перезимовавших маргариток. Солнце, дарящее жизнь, светило в окно гостиной, оно запечатлелось ярко-желтым квадратом на деревянном полу в том месте, где стояла Сигри. А в оконном стекле проявился как будто черно-белый снимок комнаты, в которой они находились: столы, стулья, часы на стене и две фигуры. Гунарстранна сосредоточился на фигуре женщины, на ее отражении в окне. Она стояла зажмурившись и держась за голову. Ее пальцы напоминали белые прожилки полупрозрачных листьев.

– Почему вас ни разу не допрашивали в полиции по поводу убийства Хелене Локерт? – спросил Гунарстранна.

Сигри вздрогнула:

– Вы еще здесь? Ведь я же просила вас уйти!

– Почему вашего имени нет в протоколах? – настаивал инспектор.

Сигри стояла неподвижно. Гунарстранна подошел к ней вплотную.

– Должно быть, вы испытали сильное потрясение, когда вдруг через много лет увидели ее дочь. Вы не подумали о том, что это судьба? Иногда невольно приходишь к такому выводу…

– О чем вы?

Гунарстранна вздохнул и попытался разглядеть смутное отражение лица в стекле. Оно как-то изменилось?

– Моя жена несколько лет назад умерла от рака, – произнес он, кашлянув. – Всю жизнь у нее была одна-единственная мечта. Я имею в виду – настоящая, неподдельная мечта… – Он замолчал.

– Да? – отозвалась наконец Сигри – то ли в нетерпении, то ли ей правда стало интересно.

Гунарстранна тяжело вздохнул и продолжал: