— Ты точно спятил. У меня же семья.

— Что-нибудь придумаем, вытащим их сюда. Время есть. Порядки у вас станут либеральнее — через два-три года ты сможешь вытащить семью сюда. Учитывая, сколько мордуются евреи, пока выедут…

— Хорошо, я подумаю… — соврал Глеб. — Слушай, а почему все-таки «Дон»?

— Потому что «с Дона выдачи нет», Глеб.

* * *

Медленно и верно, по волоконцу выматывает нервы судебная машина. К тому дню, когда следственная комиссия передала дело в трибунал, Верещагин чувствовал себя больше похожим на пакет скисшего молока, чем на человека.

Заряда, полученного в беседе с Глебом, хватило ненадолго. Потом депрессия углубилась. Артем достаточно много знал об этом состоянии, чтобы точно определить его. Таблетки могли бы помочь, но слишком хорошо помнилось ментальное изнасилование, которое называли «медикаментозным допросом». Химическое вторжение в психику представлялось теперь более страшной вещью, чем сама депрессия.

Его молчаливая мрачность дошла до границ, за которыми начинался аутизм. Пепеляев несколько раз мягко намекал, а один раз прямо предложил побеседовать с психоаналитиком. Артем представил себе эту беседу: «Видите ли, доктор, у меня неприятности. По моей вине один мой друг погиб, а другой стал калекой. Я стрелял в человека, который был мне симпатичен, а он стрелял в меня. Мою женщину изнасиловали. Меня пытали. Мне учинили еще и медикаментозный допрос, и приятного тоже было немного. Я активно помогал развязать кровавую баню на Острове. Людям, погибшим из-за меня, идет счет на тысячи. Мне приходилось снова и снова отправлять в огонь друзей, подчиненных, любимую женщину и ее подруг. Когда мы после этого вернулись на Остров, нас ославили убийцами. Моя жена меня бросила, один из моих друзей отгорожен воинской субординацией, второй со мной крепко поссорился из-за того, что я, как многим кажется, предал интересы форсиз, создав совместные советско-крымские формирования. Людей, творивших здесь бесчинства, оправдали, а меня отдали под суд. Что вы мне порекомендуете, доктор?» Его смех, похоже, показался Юрию Максимовичу оскорбительным. Верещагин извинился, но это мало помогло. Впрочем, ему было плевать: с Пепеляевым детей не крестить, он — адвокат и просто делает свою работу.

Один раз Арт решился на эксперимент: напился. Тем более что был повод: 25 июля умер Высоцкий. Артем шел от бара к бару, наверное, повторяя маршрут Рахиль Левкович, но голова у него была покрепче, и он успел уйти довольно далеко. Помнилось, что он сидел с бутылкой и рюмкой у музыкального автомата, бросал в щель монету за монетой, слушал одну и ту же песню — «Кони привередливые» — и ждал, когда же кто-то затеет скандал. Видимо, скандал имел место быть: придя в себя наутро в гостинице, Арт обнаружил костяшки пальцев рассаженными и нашел кровь на носке ботинка. Болел левый бок, но рожа осталась цела. Он был в штатском, опять небритый, наверное, никто его не узнал. Во всяком случае, в газетах так ничего и не появилось…

Больше Верещагин не напивался — облегчения это не приносило, только грозило новыми проблемами. Он нашел другое развлечение: боксерский клуб на Воскресенской, неподалеку от гостиницы. Записался как Мартин Ковач. Технику ставил чемпион Европы 1969 года Андрей Ким; школу рукопашного боя ВСЮР он опознал сразу, но вопросов задавать не стал. Возня с грушей поглощала свободное время и лишние силы, это было как раз то, что надо. Спарринговали с ним мало: послав в нокаут другого такого же новичка, он прославился как злой боец. Боксировать с противником неумелым, но злым, который временами забывается и норовит пустить в ход ноги, — удовольствие ниже среднего. «Мартин Ковач» это понимал и не настаивал…

— Марти! Эй, Марти! К тебе пришли!

…Он влепил кожаному мешку последний хук и развернулся.

Того, чья фигурища заслоняла весь дверной проем, не узнать было нельзя.

— Ты что же это, свинья, — зычно сказал Князь через весь зал. — Уже и здороваться со мной перестал?

— Здравствуй, Георгий, — ответил Арт, не трогаясь с места. Его ответ прозвучал в полной тишине: к тому моменту, когда Князь закончил фразу, все стихло — и удары, и позвякиванье «блинов» на штанге, и топот пары на ринге, — все превратилось в слух.

— Я еще думал — ты или не ты… Ковач… Нам нужно поговорить.

— Говори, Гия.

— Не здесь.

— Здесь. Потому что я отсюда никуда уходить не собираюсь.

— А я сказал — не здесь.

Ответа, как он и ожидал, не последовало.

— Если ты думаешь, что сможешь сейчас развернуться ко мне задницей, то неправильно ты думаешь.

— Пошел ты.

— Многому тут научился, да? А ну, давай так: если ты меня сейчас сделаешь, я, так и быть, уйду. А если я тебя — ты уйдешь со мной.

— Отвали.

— Дайте мне перчатки кто-нибудь.

— Вы не член клуба, — робко сказал какой-то юнец.

— О, черт! Какой тут взнос? Тридцать тысяч, пятьдесят? — Берлиани не глядя сунул юнцу деньги. — Дайте перчатки!

— Держите, — Ким бросил Князю две старые, обшарпанные перчатки. — Я бы посоветовал взять загубник и шлем.

— Обойдусь, — буркнул Георгий, снимая рубашку.

— Я не буду с тобой драться, — сообщил Арт.

— Тем лучше… Марти. Тем легче я тебя побью.

— Устав клуба запрещает драки за пределами ринга… — встрял юнец.

Князь свободной рукой, еще не затянутой в перчатку, сгреб его за ворот тишэтки.

— Это наши с ним дела. Мы друг друга знали еще когда ты прыщи давил. Так что не суйся и помоги затянуть вторую перчатку.

Юнец повиновался. Ким не вмешивался.

— Иди сюда, — Князь постучал перчаткой по рингу. — Топай. Сейчас я сотру с твоего лица то, что ты туда нацепил. Вот эту вот усмешечку. Если это поможет привести тебя в чувство, так тому и быть.

Они перебрались через канаты и встали напротив. Без всяких боксерских ужимок и прыжков, как в подворотне. Верещагин ударил первым. Князь даже не пытался сблокировать удар или уйти — он согнулся пополам. Можно было бы — даже полагалось! — провести добивающий удар — в голову. Но он не стал этого делать.

— Ты доволен?

— Сволочь! — Георгий медленно, с трудом выпрямился. — Вот теперь ты меня по-настоящему разозлил. Ты знаешь, что двинул меня в раненый бок?

— Извини.

— Да не за что. — Берлиани ответил сокрушительным прямым. Арт сблокировал — правильно, почти классически. Но это было все равно что блокировать пушечное ядро — когда в голове прояснилось, он обнаружил себя висящим на канатах.

— Добавить еще?

Он снова бросился — молча, разом забывая всю «школу», двигаясь быстро, пробивая блоки, вкладывая в удары все силы и весь свой вес. Князь не стеснялся отвечать.

— Поубивают друг друга, — тихо сказал один из посетителей.