— Валерий Яковлевич много пьет?

— Кто? Валера? Вообще не пьет. Тем забавнее. Гости уже, простите за банальность, вдребадан, а он сидит, сверкает, как пятак. А Лешке, между прочим, шесть лет всего было. Так никто не расходится. Хозяин-то на ногах еще. А когда Лешку в армию забирали, уж как я Валерку просила, плакала, умоляла. Чувствовала ведь — добром не кончится. Говорила: оставь его в Москве. Что ему в этой учебке делать? Он и так умеет в три раза больше любого из них. Нет, уперся. «Чтобы стать хорошим офицером, мой сын должен в первую очередь стать отличным солдатом». Отец ему говорил сто раз. Я внука устрою. Всего один телефонный звонок — и Лешка до сих пор был бы жив. Всего один. Простите, — голос женщины дрогнул. Она поднялась и вышла из комнаты.

Беклемешев прислушался. В кухне зажурчала вода. Залился в лае стафф. Снова шаги. Светлана Алексеевна возникла на пороге улыбающаяся, словно и не плакала только что.

— Простите еще раз, голубчик. Иногда защитные рефлексы дают сбой.

— Ничего страшного. Светлана Алексеевна, у вас есть фотография Валерия Яковлевича?

— Разумеется. — Женщина поднялась, достала с книжной полки толстый альбом. — Почти все. Валерка забрал только те, где он снят с солдатами. — Она открыла альбом, вынула несколько карточек. — Вот. Валера нефотогеничный, но здесь, вопреки всему, удался.

Беклемешев взял карточки. Нормальный мужик, симпатичный. Умное лицо. Губы упрямо поджаты. Нос тонкий. Скулы острые. Судя по всему, среднего роста, но сложен очень прилично. Глаза внимательные. Не те глаза, что он видел сегодня на переговорах. Там был другой человек. Стоит, приобняв жену. По другую сторону от Светланы Алексеевны — улыбающийся подросток лет восемнадцати. Плечистый, спортивный, белозубый. Симпатичный, одним словом, но без налета суровости, как отец. Скорее мягкий, душевный, в мать. Понятно, почему Валерий Яковлевич всерьез взялся за воспитание сына. Беклемешев уже составил себе представление о характере Воробьева, и ему более-менее стали ясны причины «внутрисемейной натянутости». За такими, как Алексей, в школе девочки сами бегают. Этакий Аполлон армейского образца, в лучшем смысле этого слова. В его лице легко угадывалось сходство с матерью, однако глаза были все-таки отцовские. Такие же внимательные, темные.

— Это Алексей?

— Да. Тут ему почти семнадцать.

— Скажите, а как к вашему сыну относились в армии?

— Нормально. Валерка его не выделял. Наоборот, шпынял в десять раз чаще и сильнее, чем других. Говорил: они первый день в армии, а ты в ней рос. Я хотела, чтобы сын в другой роте служил. Боялась, что начнутся разговоры: «У папаши под крылышком» и так далее. Нет, Валерка настоял на своем. Сказал: «В другой роте командир все равно будет знать, что Лешка — мой сын, станет по-дружески опекать, щадить. Я не хочу, чтобы парень рос слюнтяем». Вот так.

— А Валерий Яковлевич сильно переживал гибель сына? Я имею в виду, в чем это проявлялось?

— Ни в чем. Во всяком случае, я этого не заметила. Хотя мы мало общались после Валеркиного выхода из больницы. Всего два или три раза. Он был такой... озабоченный, что ли. Торопился с разменом.

— Почему?

— Понимаете, Валерка почему-то решил, что кто- то из его солдат еще жив, и хотел вернуться за ними. Когда его нашли, он был без сознания. Осколок в голове, три пули. Что-то там еще с внутренними органами. Я не запомнила, как это называется. Когда пуля с близкого расстояния ударяет в бронежилет...

— Динамический удар, — подсказал Беклемешев.

— Да-да. Что-то такое. Большая кровопотеря. Врачи в Бурденко сказали, что Валерка не вытянет. Он был даже больше чем мертв и, конечно, никак не мог знать, остались в живых его солдаты или нет. Понимаете? Физически не мог. Я пыталась ему это объяснить. Бесполезно. «Я знаю» — и все. Еще сказал, что если офицер бросает своих солдат, то это не офицер, а, простите, г...о. Иногда мой бывший муж становился очень упрямым. До идиотизма.

— И что же дальше?

— Он продал отцовскую квартиру и уехал туда. Месяца через три вернулся. Бледный, оборванный, истерзанный какой-то, замученный. Больно было на него смотреть. Я за это время нашла вариант размена. Мы все оформили, Валерка тут же продал новую квартиру, уехал, и больше я его не видела.

— Он не звонил? Может быть, кто-нибудь из знакомых что-то о нем знает? — Беклемешев продолжал рассматривать человека на карточке. — Слухи, возможно, какие-нибудь до вас доходили?

— Да разное говорили. Разное. Знаю точно, что он искал своих солдат. Это у него превратилось в манию. Один офицер из знакомых мужа, — Светлана Алексеевна кашлянула, поправилась, — нового мужа, рассказал, что встретил Валерку где-то под Серноводском. Он там договорился каких-то солдат выкупать. Чеченских.

— Под Серноводском?

— Там временно дислоцировалась одна из частей ОМОНа. У них кто-то видел пленных. Валерка ездил выяснять, — Светлана Алексеевна вздохнула, потерла лоб. — Какая-то жуткая история.

— Скажите, Светлана Алексеевна, как, по-вашему, мог бы Валерий Яковлевич организовать теракт?

Женщина прищурилась:

— Вы теоретически спрашиваете или имеете в виду какой-то конкретный случай?

— Вполне конкретный, — ответил Беклемешев. — Сегодняшний захват двухсот двадцати заложников и Останкинской телебашни. Вы уже видели, наверное? По всем программам только об этом и говорят.

— Нет, — покачала головой женщина. — Я почти не смотрю телевизор. Предпочитаю книги.

— И все-таки?

— Вообще-то, подобные поступки в характере моего мужа, но я уверена, что это не он.

— Почему вы так думаете?

— Видите ли, голубчик, Валера в семейной жизни, конечно, трудно переносим, но он — офицер в лучшем смысле слова. Как говорится, до мозга костей. Дай бог нашей армии, чтобы в ней все офицеры были такими, как он. Так вот, Валера никогда не опустился бы до использования гражданских лиц в качестве «живого» щита. Особенно если там женщины и дети. Для него подобный поступок столь же противоестествен, как для вас... ну, я не знаю... хотя бы щипать траву с клумбы. Абсолютно исключено.

— Может быть, в качестве мести за сына?

— И в качестве мести за сына тоже. Гибель солдата в бою предполагается изначально. В любой, даже самой лучшей армии случаются потери. Война есть война. Валера это понимает.

— Его взгляды могли измениться за последний год.

— Могли, но не настолько.

— А если не в качестве щита, а, допустим, в качестве сдерживающего фактора?

— Наверное, мог бы, но только сперва он обезопасил бы заложников на тот случай, если «сдерживающий фактор» не сработает.

— Понятно. Скажите, зачем ему могут понадобиться деньги?

— Деньги? Голубчик, а зачем вообще нужны деньги?

— Я говорю о выкупе. Десять миллионов долларов.