Увы, он все больше слабеет, тело предает его, ему все труднее скрывать дрожь, тяжело ходить, он вынужден опираться на палку. Автомобиль, который он так любил, пришлось продать: трудно было его содержать, но главное – он больше не мог доверить себе вождение. Нога дрожит на сцеплении, рука дрожит на руле… Теперь, чтобы ехать на Махане-Иегуда и обратно, он нанимает такси.

С наличными в кассе хуже некуда. Лавка, которая когда-то процветала, катится вниз. Мацлиах не справляется, да и преданные Рахелика с Моизом не могут при таких обстоятельствах наладить дела. Как продавать, если нет покупателей? А когда есть покупатели, почти нет товара, который можно им продать.

Милая Рахелика, скоро понадобятся деньги и на ее свадьбу. С того дня, как Давид познакомил ее со своим другом Моизом, они не расстаются. Как хорошо, что и у красавицы Луны, и у Рахелики есть спутник. И даже у маленькой Бекки есть парень, кто бы подумал…

Габриэль смотрит на Луну в свадебном платье – сияющая улыбка не сходит с ее идеально красивого лица. Смотрит на Рахелику и Бекки на другом конце зала, стоящих рядом с матерью. А Роза! Давно он не видел ее такой радостной, словно замужество Луны сняло тяжесть с ее души. Она даже надела красивое платье – не то тряпье, в котором обычно ходит. Он переводит взгляд с жены на мать, сидящую в другом конце зала. Обе женщины, заметил он, не обменялись ни словом. Как только Меркада вошла, он поспешил подойти к ней и поцеловать руку. Она кивнула, поздоровалась и прошла, гордо выпрямившись, как юная девушка, в конец зала. Его дочери заторопились целовать бабушкину руку; Роза, набрав в грудь побольше воздуха, тоже встала в длинную очередь родственников к месту, на котором восседала старая карга, чтобы приветствовать ее и поцеловать в свой черед изуродованную подагрой руку.

Габриэль смотрел на обеих – на жену, стоящую рядом с дочерьми, и на сидящую мать, окруженную детьми и внуками, и тосковал. Он спрашивал себя, наверное, в тысячный раз: как сердце его матери превратилось в камень, как могла она женить его на женщине, которую он не любил и дня в своей жизни?

Но тут к нему подошла Луна, красивая и сияющая, взяла его под руку и своим светом разогнала мрак его мыслей. Он широко улыбнулся и пошел, рука об руку с любимой дочерью, приветствовать гостей и принимать поздравления. Это Луна, его Луна, в день рождения которой засияла луна, и Господь вернул в его сердце любовь. Он с гордостью смотрел на красавицу-дочь, и ему подумалось: а может, не так уж страшно, что мать женила его на женщине, которую он никогда не любил? Ведь именно она родила ему Луну, Рахелику и Бекки, любимых дочерей, отраду его жизни. Его захлестнула огромная волна нежности. Он подвел Луну к сестрам, взял Розу, стоявшую рядом с дочерьми, за руку, положил ее себе на сгиб локтя и сказал:

– Ну что, Роза, пойдем выдавать замуж нашу старшую, нашу раскрасавицу…

Полгода спустя поженились Рахелика с Моизом. Церемония была скромной и проходила во дворе дома родителей Моиза, в квартале муграбим. Сердце у Габриэля разрывалось, но поскольку его финансовое положение все ухудшалось, он уже не мог арендовать для них зал торжеств, как для Луны и Давида.

– Что поделать, нет в мире справедливости, – говорила Роза Рахелике. – Ты работаешь в лавке как вол, отказываешься от мечты стать учительницей, чтобы помочь отцу, а кто получает свадьбу, как у принцессы? Луна, которая ни разу в жизни и пальцем не шевельнула для кого-то – все только для себя!

– Мама, ну зачем ты так говоришь! Если бы я выходила замуж первая, у меня тоже была бы свадьба в зале.

– Ты золото, ми альма, ты никогда не завидуешь сестре, но если бы это ты выходила замуж в зале «Менора», а у нее была свадьба во дворе в квартале муграбим – ох какой скандал она бы закатила! Все вверх дном перевернула бы!

– Ну хорошо, но ей ведь не пришлось выходить замуж во дворе, а меня даже свадьба в синагоге с одним только миньяном устроила бы. Так зачем же ты сердишься?

– Бедная моя Рахелика, даже когда тебе полагается быть на первом месте, ты на втором. Из-за этого я и сержусь.

– Перестань, мама; если бы не Луна, я и замуж не вышла бы, это же она познакомила меня с Моизом, это все благодаря ей и Давиду.

Габриэль лежит в кровати и слушает тишину, царящую в доме. Он еще не привык к тому, что дом опустел, что Луна и Рахелика живут отдельно. И скучает по шуму, наполнявшему дом, когда в нем жили три дочери, скучает по своим девочкам. Они выросли, так устроен мир, птенцы покидают гнездо. Когда-то молодожены оставались жить у родителей хотя бы в первый год, пока не устроятся, но современная молодежь другая, они предпочитают жить у себя дома. Снимают комнату, чтобы жить вдалеке от папы с мамой. Может, так и лучше. Разве ему было так уж хорошо жить с матерью? Его мать… Какое-то время он о ней ничего не слышал, со свадьбы Луны они не виделись. На свадьбу Рахелики Меркада уже не приехала, сказала, что ей тяжело ехать так далеко, в Иерусалим. Аллегра извинилась от ее имени.

Прежде от Аллегры раз в месяц приходило письмо – о событиях в семье, о матери, которая становилась все более склочной и докучливой. Но сейчас почтальон приносит письма от Аллегры очень редко. Сколько уже от нее не было весточки? Месяца два, наверное, а то и все три. Сегодня же он сядет и напишет ей письмо, несмотря на дрожь в руке. Увы, то, что он раньше написал бы за пять минут, сейчас занимает час. Он раздражается, не может примириться с тем, что больше не властен над своей рукой – и над своей жизнью.

Между тем дела из рук вон плохи. Товары раздобывать сложно, никто больше не ездит в Ливан или в Сирию, да и с местными арабами торговые связи оборвались. Даже феллашки перестали приходить на рынок с сырами и оливковым маслом. Без товаров и без покупателей лавка очутилась на краю пропасти. И Рахелика с Моизом, как ни старались, не смогли вернуть ей былую славу.

Вчера они пришли к нему с плохими вестями.

– Папа, – начала Рахелика. – У нас с Моизом к тебе серьезный разговор.

– Говорите, дорогие, с чем пришли.

– Сеньор Эрмоза, – заговорил Моиз, – положение тяжелое. Покупателей в лавке нет, а если и есть, продать им нечего. Мы распродали все, что было в мешках, и пополнить запасы нечем. Сегодня в лавку зашло человек пять, да и те вышли с пустыми руками.

Габриэль вздохнул. Он не хотел этого слышать – слишком больно. Почему, почему именно ему выпало погубить семейный бизнес? Лавка принадлежала еще отцу и деду, а он не в состоянии передать ее детям.

Рахелика и Моиз видели его боль. Рахелика обняла Габриэля и поцеловала.

– Папа, сейчас тяжелые времена не только у нас, все ларьки пустуют.

– Не говорите мне, что рынок пустой, – с тоской сказал Габриэль.

– Увы, папа, рынок пустой. Люди приходят и уходят – товаров нет. А у нас лавка деликатесов, к нам приходят за лакомствами, а не за хлебом, не за помидорами, не за мясом. Что уж говорить мясникам или зеленщикам…

– Что можно сделать?