Я промолчал. Если Камилла блефовала, то очень профессионально. Я и сам не знал, что именно содержится в пакете, а вот для нее это, кажется, не было тайной.

— Скажу вам больше! — продолжала девушка. — Именно Талейран, а вовсе не Баррас, как это значится в ордере на ваш арест, распорядился задержать тайного посланца заговорщиков. Он, как вы поняли, учитывает оба варианта: и победу Бернадота, и его крах. Но будет так или иначе, все едино следующим ходом этот хромой бес планирует возвращение армии Бонапарта и, как бы это так красиво выразиться, наведение порядка во Франции. Естественно, своего порядка. Затем вы должны будете поспешить в Египет с приказом вернуться, подписанным лично Баррасом, и не дать Наполеону ввязаться в авантюру с покорением заморских царств.

— Тут есть две проблемы. Первая — он уже ввязался. Вторая — у него больше нет армии.

— Откуда вы знаете? — насторожилась мадемуазель Готье.

— Из надежного источника, столь верного, как если бы я это видел сам.

— Проклятье! — Лицо девушки потемнело. — Если то, что вы говорите, верно, то у Талейрана не остается серьезных рычагов влияния, кроме меня. Наверняка такое положение его не радует. Похоже, бывший епископ не больно-то мне доверяет. Как только он придумает, кем меня заменить, я стану лишним свидетелем — вдруг мне взбредет в голову рассказать новому диктатору о роли Метатрона в его неожиданных успехах?

— Чего же вы хотите от меня?

— Ничего особенного, Виктор. Я хочу жить очень долго, причем жить по меньшей мере обеспеченно. Я знаю, как оно бывает по-другому, и вовсе не желаю оказаться с протянутой рукой на паперти. Тем более, мне совершенно не импонирует идея сложить голову ради очередной выигрышной комбинации нашего общего друга. И я, признаться, чертовски устала прыгать в постель ко всякому ублюдку (не принимайте, ради бога, на свой счет) лишь потому, что так угодно монсеньору. Увы, одной мне не переиграть Талейрана, но вместе у нас появится шанс. Пусть небольшой, но, черт побери, я готова рискнуть!

Я смотрел на мадемуазель Готье, стараясь понять, кто передо мной: прожженная интриганка, пытающаяся завербовать себе агента «на откровенность», или просто обиженная женщина? Скорее всего, верны были оба предположения.

— Софи, — наконец заговорил я, затем, точно сбившись, поправил себя: — Камилла. Как бы то ни было, я не желаю вам зла. Вы и впрямь достойны лучшего жребия, чем быть марионеткой в чьих-либо руках. И потому я сделаю все, что смогу, чтобы помочь вам выпутаться из столь непростой и, будем говорить прямо, опасной ситуации. Надеюсь, вы мне окажете в этом активную помощь.

— Непременно, — чуть заметно улыбнулась девушка.

Пожалуй, скажи я сейчас «да» или «нет», это бы ее одинаково расстроило. Прямой ответ в нашем ремесле — признак или глубокого расчета, что настораживало, или полного непрофессионализма.

Собравшись, я вышел к конюшне и стал навьючивать тюки на своего жеребца. Едва я покончил с этим делом, как у дверей послышалось:

— Месье, месье, вы куда-то уезжаете? — возле конюшни стоял запыхавшийся Гаспар.

— Да, по делам. Надеюсь, ненадолго.

— О-ла-ла! Стало быть, я мог не успеть. Ваша подружка, ну та, из «Шишки», передавала, что с вами чрезвычайно желает встретиться ее крестный.

Лучшая стратегия — тактично гнуть свое.

Маршал Сюше

В незапамятные времена один из полководцев Потрясателя Вселенной Александра Македонского по имени Птолемей Лагид унаследовал, вернее, урвал после смерти великого базилеуса[56]небольшой кусочек империи, именуемый Египет. Он стал очередным воплощением Осириса для нильских хлебопашцев, основал новую династию и учредил столицу взамен прежней, фараонской. Город назывался не слишком оригинально, но вполне в духе времени — Александрией. Именно сюда через три века приплыл новый завоеватель, Юлий Цезарь, и, не спуская флага, охотно скинул тогу, плененный красотой прапрапра… внучки Птолемея, восхитительной Клеопатры.

Именно здесь устроил столицу один из двадцати четырех беев, правивший в Египте под руководством мамелюкского паши. Правда, официально беи Александрии, Дамиетты и Суэца подчинялись непосредственно султану и повиновались указам из Стамбула, но, как говаривал Лис: «С глаз долой, из сердца вон». Встречая посланца из столицы с восточной пышностью, предупредительно кланяясь и ублажая всем, чем только можно, беи вовсе не торопились следовать указаниям Блистательной Порты. Принудить их к послушанию у султана не было ни малейшей возможности. Ему и без Египта забот хватало выше крыши. А так, налоги платят — и слава Аллаху!

Сегодня в Стамбуле уже никто не вспоминал, что нынешние власти этой благодатной земли — всего лишь потомки рабов, вооруженных по указанию султана и назначенных первыми идти на убой перед главными силами его армии. С тех пор как могучий Бейбарс сам объявил себя египетским султаном и превратил соратников-мамелюков в местную аристократию, они презрительно глядели на арабов, как на нечто близкое к скоту, чуть выше ставили бедуинов, с которыми довольно часто случались кровопролитные стычки, но уж точно числили себя недосягаемо высокой расой.

Дольше века мамелюки, не имевшие флота, опасались селиться у моря. Столь долго, что песок, казалось, безвозвратно скрыл под собой крупнейший порт Святой земли, Сен-Жан д’Акр. Впоследствии турки воздвигли на его месте новый город, даже не подозревая, какие улицы и крепости спрятаны под ним. Блистательной Порте нужны были удобные гавани на побережье, и со временем неустрашимые конники преодолели инстинктивное отвращение к соленой воде. А еще позже многие из них превратились в настоящих вельмож, жадно купаясь в роскоши, хотя и сохраняя любовь к быстрым, как ветер, скакунам, острым дамасским саблям и кровавым схваткам по малейшему поводу.

Таков был и Мурад ибн Насир Абу Омар Сейф-ад-дин Ас-Искандери (база не поскупилась на более длинный список его имен), владыка Александрии, ко двору которого направлялся самозваный бей вместе с итальянцем-камердинером.

— Але, братья и дружина! — возопил Лис, как только кортеж въехал в древние ворота Александрии. — Всем стоять, остальным строиться! Я шо, по-вашему, должен предстать нагишом перед величественным собратом? Поворачиваем на базар! Где тут у вас можно пристойно снарядиться?!

«Пристойно снарядиться» в исполнении Сергея оказалось делом совершенно диким как на взгляд цивилизованного европейца, — глаза Наполеона расширялись после каждой покупки, — так и для восточных торговцев.

— Сколько я тебе монет сыпанул? — небрежно бросал Лис, примеривая шитый золотом халат или зеленую, с жемчужным аграфом, чалму.

— Двенадцать, мой господин, — кланялся торговец.

— А ты сколько просил?

— Д-девять, — мямлил хозяин лавки.