– Так точно, – бодро откликнулась трубка.

– Мы имеем дело с чеченами, – предупредил Герман. – Глаза и уши держать открытыми. Вахаевский след обозначился. Пока, правда, не он сам, племянник. Все, работаем.

– Есть.

Герман переключился на Никиту Скалона:

– Сейчас Синицын подъедет за деньгами. Прошу еще немного подождать. Высылаю реквизиты. Как только он доставит мне лимон, дам тебе сигнал на перекачку. Прости, я испортил вам всем вечер…

– Да мы в жизни так классно не проводили вечер! – перебил его Никита. – Данька только обижается, что ничего взламывать не надо.

– Как-нибудь в другой раз, – проворчал Герман. – Напомни ему, что жизнь пацана на кону.

– Мы помним. Дай знать, когда все кончится, мы будем ждать.

– Отбой. До связи, – коротко бросил Герман и нажал кнопку. – Ну вот, дело пошло, – повернулся он к Кате.

– Я почти ничего не поняла из ваших разговоров, – пожаловалась она. – А кто такой Жека?

– Товарищ по оружию, ныне оперативный сотрудник МУРа, старший лейтенант Евгений Синицын.

– Милиционер? Ой, не надо милиции, – взмолилась Катя.

– Спокойно, он здесь как частное лицо. Парень – кремень, не подведет. Он у меня в Чечне снайпером был, – добавил Герман.

Катя испугалась еще больше.

– Думаешь, придется стрелять?

– Надеюсь, что нет, но надо быть готовыми ко всему.

«Они могли бы разыграть комбинацию, оставив пацана дома, – подумал Герман, – но нет, Изольде обязательно надо кого-нибудь мучить». Вслух он этого не сказал.

Катя опять взглянула в окно. На часах около пяти, а на дворе темень непроглядная, как будто глубокая ночь. Сколько же они тут уже сидят? Сколько им еще сидеть? Как там Санька?

Саньке было больно и страшно.

Все начиналось как захватывающее приключение. Накануне пришел папаня, весь такой веселый, прям аж гудел.

– Давай накажем маму, сынок. Давай заставим ее вернуться домой. Заодно и бабок срубим. Давай?

– Давай, пап.

– Надо разыграть похищение.

– Круто?

– Круто.

– Кул?

– Кул.

А этим утром приперлась какая-то уродка, страшная, как сто чертей, рыжая, вся в брюликах, глаза навыкате, бульдожья челюсть. Санька только глянул на нее и сразу расхотел играть в приключение. Но было уже поздно. С ней пришли еще трое. Двое – чернявые, молодые, третий – с рыжеватой бородой, в барашковой шапке, кривоногий и хромой. Санька мигом окрестил его Мойдодыром.

Вот этот Мойдодыр в барашковой шапке и оказался самым страшным. Может, он был и не кривоногий, а вот одноногий – точно. Сразу видно, что на протезе. Он кренился набок и еле двигался, казалось бы, в чем душа держится, но Санька понял: именно он тут за старшего и от него исходит самая главная опасность. Глаза у него были… мертвые. Вроде и блестят, но как машинное масло.

По его знаку чернявые схватили Саньку и поволокли. А папаня, сволочь такая, шел рядом и все уговаривал:

– Ничего, ничего, сынок, это понарошку. Нам же надо, чтоб мама поверила.

Его затолкали в огромный джип с тонированными стеклами, положили на заднее сиденье. Чернявые чуть ли не сели на него, чтоб ничего не видел. Остальные разместились впереди, и папаня тоже. Ехали долго, Санька понятия не имел – куда. Много раз останавливались. И в пробках стояли, и на светофорах… Но в машине было еще ничего, хотя и страшно. А вот когда приехали…

Его выволокли из машины и потащили в какой-то гаражный бокс. Стоял декабрь, даже днем темно, он не успел ничего толком разглядеть. В боксе зажгли голую лампочку под потолком. Вошли все, и тут рыжая людоедка сказала:

– Дайте-ка ему для ума. Чтоб мама поверила.

Мойдодыр кивнул, что-то по-своему приказал чернявым, они накинулись на Саньку и начали избивать. Били методично, без злобы, с отключенными лицами. Очень профессионально. Рыжая и Мойдодыр в барашковой шапке стояли и смотрели. И папаня, сволочь, смотрел, даже слова не сказал, не вступился за сына. А потом, пока его сын выплевывал с кровью выбитые зубы, начал бочком-бочком выбираться из бокса. Рыжая уродка ушла за ним, а Мойдодыр… Бокс был большой, сдвоенный, в дальнем конце – ремонтная яма. Вот в эту яму и полез Мойдодыр. Похоже, там был люк.

Наконец чернявые отвалились, приковали Саньку наручником к какой-то трубе в стене и оставили.

Сколько прошло времени, он не знал. Сидел на холодном полу в гаражном боксе, весь в дерьме – прослабило, еще когда били, от сильного удара в живот – и в ссаках, ему даже нужду справить не дали. Сперва крепился, потом стало невтерпеж. Все это примерзло к нему. Чернявые включили крошечный круглый рефлектор. Сидели на толстых войлоках по обе стороны от рефлектора и играли в нарды или еще какую-то хрень, Саньке не было видно. До него тепло рефлектора совсем не доставало.

Они ели, иногда по очереди лазили в ту же яму, где скрылся Мойдодыр, потом возвращались. Саньку не кормили и не поили. Есть на холоде не очень-то и хотелось, зато боль немного притупилась. А вот пить хотелось страшно.

– Пить… пить… – несколько раз просил он шепотом.

Они то ли не слышали, то ли им было плевать, чего он там хочет.

Санька молчал, иногда задремывал, но тут же снова просыпался. Во сне он машинально начинал дышать носом, но носом было трудно, а ртом – неудобно и холодно, хотя Санька уже так промерз, что ему было почти все равно. Чернявые изредка поглядывали на него, но больше не били.

Саньке дали поговорить с мамой – ну, не поговорить, но хоть голос ее услышать, сказать-то он почти ничего не успел, – и он немного воспрял духом. Они его не убьют. Хотели бы убить – убили бы сразу. Мама… Она придет. Она придет и вытащит его отсюда. А если нет? Нет, она придет обязательно. А вдруг ее схватят чернявые и тоже начнут избивать? Лучше об этом не думать.

По плану она должна прийти и принести много денег. Очень-очень много денег. Но откуда ей взять? Санька впервые об этом задумался. Раньше было так: папаня деньги тратил, а мама за него расплачивалась. Занимала по знакомым. Но потом возвращала. Брала какую-то халтуру, зарабатывала и возвращала. Если все вместе сложить, сумма окажется немаленькая. Но чтобы столько заработать, нужно время, а он тут околеет скоро, в этом гаражном боксе, если мама не придет с деньгами.

А деньги нужны громадные, столько у знакомых не займешь. Папаня говорит, ничего: у нее хахаль богатый. Смешно: у мамы – хахаль. Мама – это же мама, у мам хахалей не бывает. Мама делает вкусные котлеты, папаня может слопать целую миску в один присест. Один раз так и было. Съел и не заметил как. Мама ужасно на него сердилась, говорила, что теперь вся семья останется без ужина, а они – Санька с папаней – только смеялись. Знали, что она их голодными не оставит. И правда: посердилась мама, да и пошла в универсам. Принесла пиццу. Огромную, на всех хватило. Так было хорошо!