И отряд римских солдат ведет арестанта во дворец Ирода Антипы — в старый квартал Иерусалима, на западный холм Акра, где находился этот дворец, стоявший на полпути между дворцом римского наместника и Храмом. Когда-то этот дворец принадлежал царям из рода Хасмонеев. Первосвященники, книжники и обвинители Иисуса, твердо решившие не выпускать из рук свою добычу, были вынуждены идти вслед за арестованным, чтобы изложить свои жалобы. На этот раз они без колебаний входят во дворец, несмотря на сомнительное благочестие и языческий образ жизни тетрарха.

Ирод Антипа, убийца Иоанна Крестителя, уже давно желал увидеть Иисуса. Тетрарху-«лисе» уже 52 года, и он уже 36 лет правит Галилеей и Переей. Сколько раз он слышал об Иисусе и его проповедях! Сколько раз он приказывал своей полиции искать Иисуса в городах и деревнях своей тетрархии! Он думал о том, как устранить Иисуса. И вот наконец этот человек перед ним — арестованный, усталый, побежденный, отданный на его милость. Антипа ликует. Он забрасывает Иисуса вопросами из любопытства и из желания, чтобы тот совершил одно из тех чудес, которыми стал известен. Сейчас он наконец-то удовлетворит свое неутоленное любопытство!

Но Иисус молчит и остается бесстрастным в ответ на лихорадочный монолог тетрарха и пылкие обвинительные речи первосвященников и книжников. Это ледяное молчание сначала разочаровывает, а затем раздражает легкомысленного тетрарха, который чувствует в нем презрение. Обманутый в своих надеждах Антипа решает отослать Иисуса обратно к Пилату, нарядив арестованного, поскольку тот претендует на царский сан, в «великолепную» белую парадную одежду. Этой издевательской шуткой он мстит за себя, и солдаты из его охраны развлекаются вместе с ним. Антипа не высказал свое мнение, точнее, его мнение ясно по умолчанию. Этот якобы царь — пешка, которая никому не угрожает. Он не показал никакого знамения, и это доказывает, что он обманщик! К тому же Ирод совершенно не хочет противоречить Пилату, который посчитал этого человека невиновным. Отвечая вежливостью на вежливость, тетрарх возвращает Иисуса префекту. Когда пришлось выбирать — римский наместник или первосвященники, он без колебаний выбрал Пилата.

В Евангелии от Петра, апокрифе II в., не имеющем палестинских корней, автором смертного приговора назван Антипа. Это грубая ошибка. Тетрарх только велел отвести Иисуса обратно к префекту Иудеи, вежливым поступком которого был восхищен. Теперь неприятное воспоминание о щитах стерто. «В тот день, — пишет Лука, — Ирод и Пилат, бывшие прежде врагами, стали друзьями». Пилату тоже было выгодно помириться с Антипой, другом детства Тиберия, который был в прекрасных отношениях с семейством Юлиев-Клавдиев. Обоим было нужно получить от этого дела политическую выгоду.

Пилат нашел союзника и расстроил козни первосвященников. Как и префект, Ирод Антипа не считал необходимым казнить Иисуса. Что теперь делать? Пилату пришла в голову мысль (очередная неудачная идея) предложить сделку вновь явившимся к порогу его дворца Анне и Каиафе. Как обычно, на Пасху Пилат по просьбе народа собирался освободить одного из заключенных. Этот обычай стал предметом споров среди историков, поскольку о нем свидетельствуют только Евангелия. Специалисты по римскому праву без серьезных доказательств сближают эту «пасхальную привилегию» с целым рядом процедур. Во-первых, с аболицией: коллективным прощением, позволяющим отказаться от спорной юридической процедуры. Во-вторых, с индульгенцией: временным прекращением наказания благодаря апелляции. В-третьих, с венией: простым личным снисхождением. Но скорее всего, речь идет о воспринятом римлянами местном обычае, который был установлен, чтобы доставить радость еврейским простолюдинам во время пасхального праздника.

Пилат знал, что в одной из темниц Антонии его суда ожидает «известный узник», как его называет Матфей, по имени Варавва, иначе Бар-Аббас (по-арамейски Bar Abba — сын отца или господина). Поскольку Пилат посещал Святой город только по большим праздникам и тогда судил преступников, которых к нему приводили, этого человека должны были держать в заключении со дня последнего приезда Пилата. Если верить некоторым рукописям Евангелий, Варавва тоже носил имя Иисус. Почему бы Пилату не предложить народу выбрать между Иисусом из Назарета и Иисусом Вараввой? Последний, как уточняет Иоанн, был разбойником. Определение «разбойник» позднее применялось к бунтарям из евреев. Оно наводит на мысль о бандитах, связанных с псевдомессианским движением зелотов, которое было направлено против римских захватчиков. Но в случае с Вараввой такое понимание слова не выдерживает никакой критики. Ничто не позволяет уподобить разбойников того времени, проходимцев и грабителей с большой дороги, особенно многочисленных среди деревенских жителей, бунтарям или участникам партизанской борьбы за национальное освобождение. Иосиф Флавий никогда не применяет это определение к бунтарям периода первой римской префектуры (между 6 и 41 гг.). Террористы (они же сикарии, что значимт «наемные убийцы») появятся только в 54–60 гг., в правление прокураторов Феликса и Феста. Немного позже к ним присоедиится группа зелотов — молодых набожных иудеев, фанатичных националистов, зелотов, главными ценностями для которых были культовая чистота, Закон и Храм. Повторим: в 30-х гг. движения зелотов не существовало. Оно появилось к концу 66 г., после восстания сына (или внука) Иуды Галилеянина Менахема.

В эпоху Иисуса не было речи ни о каких политических волнениях, но в большие праздники деревенские районы, а возможно, и Иерусалим страдали от беспорядков и грабежей, о чем свидетельствуют притчи. В царстве было неспокойно. Именно грабежом и занимались «разбойники», о которых четырнадцать раз упоминается в Евангелиях, главным образом в притче о добром самаритянине.

Будь Варавва главой политического восстания, стремящимся поднять иудеев против захватчиков, Пилат казнил бы его без всякого промедления. Это его долг как солдата. Он не предложил бы собравшейся перед его дворцом толпе такой выбор, ведь существовал риск, что она выберет противника Рима. Но в тот момент Пилат хотел лишь одного — добиться свободы для Иисуса. И дело здесь не в симпатии, не в том, что префекта очаровали и увлекли слова Иисуса. Он хотел лишь помешать первосвященникам, сбить с них спесь.

Говоря коротко, Варавва был из тех людей, которые не признают ни веры, ни закона, и порядочные иудеи хотели от него избавиться. Заслуживают доверия слова Луки: «Варавва был посажен в темницу за произведенное в городе возмущение и убийство». Преступление Вараввы было уголовным: без сомнения, за несколько недель до приезда Пилата (или за несколько дней, если выгодным случаем была Пасха 33 г.) он воспользовался наплывом паломников, чтобы поднять в городе возмущение и устроить грабежи. В ожидании решения префекта его держали в тюрьме.

Пилат обратился к толпе: «Есть же у вас обычай, чтобы я одного отпускал вам на Пасху; хотите ли, отпущу вам царя Иудейского?» Пилат убежден, что симпатии толпы окажутся на стороне этого идеалиста, мечтающего установить царство не в этом мире, и «праведника», как назвала его жена Пилата. Но римский наместник не понял, что первосвященники и их сообщники, не сумев добиться быстрого и тихого решения по делу Иисуса, мобилизовали своих многочисленных должников, зависимых от них или подкупленных людей, стражников, подручных и всяческих прислужников, чтобы продемонстрировать свою силу. Поскольку интересы экономики и религии тесно переплетались, власть Анны и Каиафы была огромной силой в Иерусалиме. Среди 7200 священников и 9600 левитов, тысяч помощников, музыкантов, певчих и домашней прислуги сколько людей были верны первосвященникам? Эти люди быстро получили приказ, и толпа потребовала освободить Варавву. «А как быть с Иисусом?» — спросил Пилат. «Распни его!» — ответили ему. Толпа поднялась наверх из нижней части Иерусалима, из кварталов простонародья. Это было выгодное положение. Неприметные галилеяне, пришедшие отведать пасху в Иерусалиме, и паломники, которые стихийно приветствовали Иисуса, когда он входил в Святой город, остались далеко. В Иерусалиме было два разных мира, два разных народа.