число моих добродетелей. Но реакция на нее подразумевала бы интерес, а этого я допустить не мог.

Ее запах становился все сильнее, и я проклинал себя за то, что решил выпить. Я должен был уйти отсюда раньше и избежать всего этого. Было ли это частью плана моей матери? Неужели Сабине Руссо наконец-то удалось заполучить фамильяра, перед которой я не смогу устоять?

Мои пальцы впились в полированную столешницу бара, словно она была вырезана из масла, перчатки лежали забытыми на стойке. Глаза бармена расширились еще больше, чем когда он получил мои чаевые, и я застонал. Позже мне нужно будет спросить у Селии, что считать достаточно экстремальным сценарием, чтобы оправдать внушение. Пока же я был уверен, что продавливание пальцами массивной деревянной столешницы бара считается.

― Ты принесешь мне еще выпить, ― сказал я ему, и он замер, когда наши глаза встретились. ― Ты обнаружил эти отметины, но не придал им значения. Ты был слишком увлечен огромными чаевыми, которые ты заработаешь этим вечером.

Он кивнул и повернулся, чтобы налить еще виски в мой бокал. Позади меня заиграла музыка, и я на мгновение расслабился. Оторвав пальцы от дерева, я изучил выемки, которые сделал в старинной древесине. Я мысленно пометил, что утром облегчу свою вину, сделав значительное пожертвование в центр искусств.

Я быстро натянул перчатки, чтобы случайно не покалечить что-нибудь еще, и принял у бармена еще один бокал. Новая порция должна была снять напряжение. К тому времени когда я закончу пить, запах той, что привлекла мое внимание, уже исчезнет вместе с самой женщиной, затерявшись среди множества запахов, смешавшихся в комнате.

Но когда я повернулся, запах снова донесся до меня. Темное желание зашевелилось внутри, что-то первобытное взяло верх, и я стал искать глазами хозяйку запаха. Я осмелился сделать шаг в сторону толпы, но тут мое внимание было отвлечено от массы посетителей вечеринки. Я инстинктивно повернулся, и мой взгляд упал на струнный квартет. На скрипачей-мужчин я не обратил внимания. Даже сладострастную брюнетку, играющую на альте, я почти не заметил. Вместо этого я обнаружил источник своих внезапных хищных инстинктов в задней части группы. Она сидела наклонившись, зажав виолончель между ног. Ее платье было старым и поношенным, и ей не хватало лоска, как у другой женщине в квартете. Ее голова была сосредоточено наклонена, что не позволяло мне как следует рассмотреть ее лицо. Но из тугого узла волос, собранных на макушке, выбилась одна прядь. Она свернулась на затылке, не желая оставаться в плену. Она показалась мне такой же неуправляемой. Исторически сложилось, что это опасный признак в женщине.

В целом ее можно было описать только одним словом — человек.

Она определенно не была результатом сватовства моей матери. Но кровь ее была сильна. Другие почувствуют ее запах. Ей повезет, если она выберется отсюда без нескольких пинт крови и с кратковременной потерей памяти. Обычно вампиры не убивают людей, но во время светского сезона у нас была тенденция к разгулу.

Я потерял счет времени, сколько стоял и думал, что делать с этим хрупким существом. Чем дольше я стоял, тем больше осознавал кое-что еще. Ее талант. В отличие от других, она играла всем своим существом, и все это будет потеряно, если она попадет в руки не тому вампиру сегодня ночью.

Я ненавидел весь свой проклятый род. Ненавидел окружающих. Ненавидел, что меня вытащили из самоизгнания, чтобы присоединиться к ним.

И больше всего я ненавидел ее за то, что она заставила меня остаться на этой вечеринке. Потому что я никак не мог выпустить ее из виду.

Я все еще наблюдал за ней, когда группа объявила о перерыве. Никто в зале, казалось, этого не заметил и не обратил внимания. Остальные три музыканта быстро ушли, а она осталась, словно застряв в своей музыке. Разве люди не должны обладать чувством самосохранения? Как она могла сидеть в комнате с вампирами, без охраны, как закуска? Разве она не чувствовала опасности?

Внезапно ее глаза распахнулись и посмотрели прямо на меня. Ее рот сложился в букву «О», и я услышал вздох, слышимый только моим сверхъестественным слухом. Это был не первый раз, когда человек так реагировал на неожиданную встречу с нашим видом. Я прищурился, решив напугать ее. Ей здесь нечего делать. Я смотрел на нее до тех пор, пока кровь не прилила к ее щекам, заставляя себя оставаться на месте, чтобы не двинуться к ней. Она отвернулась, чтобы собрать свои вещи, и обнажила при этом свою тонкую голую шею.

Мое тело восприняло это движение как приглашение — приглашение, которое я уже принял.

Кем бы она ни была, теперь для нее было слишком поздно.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Джулиан

Я не убивал людей уже сорок лет. Сегодня этот рекорд закончится. Дело не в том, что я хотел убить ее. Дело в том, что знал, что попробовав ее, я не смогу остановиться. Ее кровь манила меня как песнь сирены. Ее пьянящая колыбельная притягивала к себе. Она была молода. Мне было все равно. Она была талантлива. Мне было все равно. Одно мое слово, и я смогу легко заставить ее уйти со мной. Потеря контроля прямо здесь может обернуться неприятностями.

То, что я планировал сделать с ней, обычно происходило на вечеринках после приемов. Они устраивались в частных поместьях и виллах, где ворота были высокими, а список гостей — гораздо более эксклюзивным. Я не думал, что смогу продержаться достаточно долго, чтобы найти такое место. Но в театре было полно тенистых уголков и потайных мест, где я мог бы впиться зубами в эту алебастровую шею.

При моем приближении она поменяла положение, и ее виолончель на время закрыла мне обзор. Это подействовало как талисман, отгородив ее от зла на достаточное время, чтобы остановить меня.

Я отвлекся от нее и вышел из бального зала. С каждым шагом моя голова становилась все яснее. Но освободившееся место заполнило новое, сбивающее с толку желание. Я хотел защитить ее.

Защитить ее? Как?

Понятия не имел, как, черт возьми, я собирался это сделать, когда именно я был тем, от кого ее нужно было защищать.

Необходимо было поддерживать безопасную дистанцию. Я должен был оставаться достаточно близко, чтобы она не стала жертвой кого-либо из моих сородичей, но достаточно далеко, чтобы не сойти с ума от голода. У меня были годы, чтобы взять под контроль свою жажду крови. Я мог это