с главными героями, когда те попадали в различные, придуманные авторами волшебные ситуации. Я как бы жил наравне с ними, был там, где и они, присутствовал везде, куда заносило героев плодом воображения обоих братьев. Помню первый раз свою оторопь, когда я отбросил сказки и схватил с полки увесистый том «Трёх мушкетёров», пытаясь проверить свои ощущения реальности на страницах данной книги. Открыв наугад страницу, я изрядно струхнул, моментально оказавшись в гуще событий середины семнадцатого века. Помню свою оторопь, когда после стычки с гвардейцами ко мне подошёл Портос, и с удивлением уставился на мою современную одежду. Как ни странно, я мог понимать его французский язык и так же бегло разговаривать на нём, причём, на наречии той эпохи. Тенденция эта будет прослеживаться и дальше. Позднее, уже путешествуя из книги в книгу, где бы я ни был, куда бы в какой век ни попадал, я везде мог разговаривать и понимать на том наречии, на каком общались в данный момент персонажи.

Голова моя шла кругом.

Они же все выдуманные! Они не существуют в реальности! Это же плод фантазии того или иного автора! Что сотворил со мной профессор? Как я могу путешествовать из книги в книгу, в то время как меня видят, ощущают, беседуют со мной все персонажи, с кем я имею честь сталкиваться в сюжетах произведений? Как такое вообще возможно с точки зрения науки?

Я был частью их. Они воспринимали как должное, что я нахожусь среди событий их вымышленного существования. Атос стал моим приятелем, Арамис скептически относился к моей простоватой, на его взгляд, одежде, Дартаньян почти не замечал меня, поглощённый интригами двора и любовью Констанции. По всем существующим постулатам физических законов, они, в моём случае, катилась ко всем чертям, сметая под собой доказательства существования параллельного измерения. Постоянная Планка низвергалась в тартарары при одном моём упоминании самому себе, что я путешествую инкогнито из книги в книгу. Я как бы стал пятым героем этого повествования. А ведь подобный абсурдный экскурс внутрь произведения братьев Гримм и Дюма были лишь начальным этапом! Позднее появились и другие книги!

Что тут можно сказать? Стараясь не встречаться с ним взглядом, я постепенно, тайком, медленно, всё ближе и ближе, перемещал своё тело по направлению к выходу из купе. Кто знает, что придёт ему на ум дальше. Впрочем, тут была одна неувязка. Мысли-то мои он всё равно мог читать. Я убедился в этом, когда рассуждал внутри себя, а этот непонятный пришелец из антимира сразу отвечал на мои мысленные вопросы.

Что ждёт меня в финале его истории?

Между тем он продолжил.

- Позже, когда я уже мог манипулировать мысленно своими перемещениями, я научился, опять же, мысленно, облачать себя в то одеяние, которое носили персонажи той или иной книги, сообразно эпохе, в какую я попадал. А ещё позднее, после нескольких тренировок, я мог перемещаться в тот или иной сюжет произведений, даже не читая его абзацев. Открывал страницу наугад, закрывал глаза, представлял себя второстепенным персонажем того или иного сюжета и… бац!

(он щёлкнул пальцами)

- Тотчас оказывался внутри происходивших действий романа! Какие книги попадали мне в руки, в тех я и присутствовал наравне с главными героями, придуманными различными авторами.

Я обошёл всю деревню, выпрашивая у соседей ту или иную книгу. Таким образом, спустя месяц, у меня в домике появились произведения Артура Кларка, Станислава Лема, Джона Уиндема, Курта Воннегута и других писателей в области фантастики, поскольку я старался выбирать именно этот жанр. У Лема я путешествовал от галактики к галактике вместе с его забавным персонажем Йоном Тихим. На страницах книги «День Триффидов» Джона Уиндема я сражался вместе с главными героями против живых растений, а у Курта Воннегута мой зеркальный двойник, а вместе с ним и моё сознание, посещали танасферу, описанную им в одноимённом произведении. В романе Беляева «Ариэль» я мог парить в воздухе наравне с главным героем, и эта способность, кстати, перешла ко мне из его книги. Мой организм впитывал в себя все сверхъестественные генетические отклонения, как губка воду, заимствуя их из параллельного измерения после профессорского эксперимента. В «Человеке-невидимке» Герберта Уэллса я научился становиться невидимым, стоило только отдать самому себе мысленную команду. В «Новейшем ускорителе» того же Уэллса я мог перемещаться в пространстве почти молниеносно относительно окружающего меня времени. Оно как бы замедлялось в несколько десятков раз, обездвиживалось, а по желанию, вообще могло останавливаться. Все окружающие меня люди и предметы, транспорт и животные, природные явления в виде дождя, снега или ветра, застывали на месте, а я двигался как и раньше – ходил, летал, становился невидимым, хотя для окружающих был подобно вспышке молнии. Раз! – он щёлкнул пальцами, - и меня уже нет.

Помню даже, как я помогал Робинзону Крузо строить его первую хижину на острове. Позже появился Пятница, но в той, альтернативной истории, незнакомой читателю, я присутствовал с Робинзоном несколько дней, пока сам не перешёл к следующей книге. Открыв её, я тотчас попал в Шервудский лес, где оказался среди сторонников отважного Робин Гуда, хотя он и был полностью вымышленным персонажем. Парадокс перемещений моего генетического двойника и тут действовал безотказно.

У меня появились деньги. Паря под потолком совершенно невидимым, я обнаружил, что могу посещать любое денежное хранилище, и зажатые в руках несколько купюр, беспрепятственно перемещались со мной в реальный мир, когда я закрывал книгу. Много я не брал, чтобы не наносить ущерб финансовой структуре: мне хватало на еду, кое-как приодеться и приобрести пару-тройку книг на той же барахолке. После случая с продавцом мне отчего-то не хотелось больше использовать гипноз. Деньги есть, зачем людей травмировать, верно? Таким образом, у меня со временем стали появляться произведения Стругацких, Булычёва, Казанцева. Чуть позже я стал приобретать всех мировых классиков фантастики, начиная от Хайнлайна, Саймака, Азимова и заканчивая Гаррисоном, Брэдбери, а то и самим Робертом Шекли. Спустя несколько месяцев я уже вполне ориентировался среди писателей середины двадцатого века. Филипп Дик, Эрик Фрэнк Рассел, Уильям Тенн, Орсон Скотт Кард, Альфред Бестер, Терри Пратчетт, Роберт Силверберг и прочие, прочие, прочие. Заканчивал я авторами новой волны,