Ева знала, что в целях собственного спокойствия должна встать и выйти в сад, но не могла пошевелиться. Жест Брайса заставил ее непроизвольно перевести взгляд на плоский живот, широкую грудь и плечи с рельефными мышцами, обтянутыми тонкой черной рубашкой. Внезапно ее охватило чувство голода, не имевшее отношения к кулинарным шедеврам, но явно спровоцированное близостью безупречного мужского тела.

– Ты очень изменилась.

Мягкие интонации его голоса заставили Еву поднять глаза и посмотреть ему в лицо. В его взгляде она прочитала вспышку желания, не уступающего ее собственному.

– Теперь вряд ли меня назовут «чокнутой», не правда ли?

Она заметила, как Брайс вздрогнул, прежде чем успел спрятать замешательство за легкой ухмылкой.

– Дети бывают жестоки.

Ева знала это не понаслышке. В школе ее нелепая одежда, очки с толстыми стеклами и высокий уровень интеллекта вызывали насмешки одноклассников. Природная застенчивость не позволяла ей соперничать с самоуверенными, дерзкими ровесницами, и Ева почти смирилась с репутацией скучной зубрилы. Только изредка, когда Тони приводил к ним в дом Брайса, ей хотелось стать другой, более привлекательной. Он шутил с ней, оказывал знаки внимания, и постепенно, из чувства благодарности, она влюбилась в него.

Ева взяла бокал с вином и двинулась к двери.

– Я и была «чокнутой».

Брайс направился за ней. Ева спиной почувствовала его взгляд, отчего жар пронзил ее тело.

– Я никогда не называл тебя так.

– Знаю, но не могу понять почему.

Она толкнула дверь в сад, пропуская его вперед, но Брайс остановился на пороге и взял ее за локоть.

– Ты не хочешь говорить об этом, но нам надо все выяснить раз и навсегда, – тихо и настойчиво сказал он.

Она чувствовала на руке тепло его длинных сильных пальцев. Между ними как будто проскочила искра.

– То, что случилось в ту ночь, уже не имеет значения.

– Ошибаешься. – Он слегка сжал, потом отпустил ее локоть. – Я повел себя как последний идиот.

В его глазах промелькнуло странное выражение почти болезненной беззащитности, что никак не вязалось с привычной бравадой нахального подростка из прошлого, а тем более со сдержанной самоуверенностью, стоящего рядом с ней, успешного бизнесмена.

– Не сразу.

– В самый главный момент, – настаивал он, не спуская с нее глаз, заставляя вспомнить.

Ева посмотрела на его рот – она и так помнила мгновенье надежды, рухнувшей за секунду до того, как его губы должны были коснуться ее губ.

– Не вини себя. Что, собственно, случилось? Мы почти поцеловались. Твои друзья заметили нас и стали дразнить. Ты сказал, что это шутка. – Она подтолкнула его к маленькому столику на открытой веранде. – И был прав.

Упрямый взгляд Брайса подсказал ей, что он намерен выяснить все до конца. Однако это совсем не входило в ее намерения. Ева давно приняла решение не оглядываться назад, не переживать заново унижение той сцены. Если она намерена весь месяц играть роль влюбленной женщины, лучше не вспоминать о безнадежном детском увлечении.

– Ева, все было не так, как ты думаешь…

– Извини, сейчас вернусь.

С этими словами она быстро прошла на кухню. Ей надо было время, чтобы прийти в себя после шока, вызванного невинным прикосновением его пальцев.

Брайс не стал удерживать Еву, несмотря на непреодолимое желание… сделать что?

Рассказать ей, каким негодяем он чувствовал себя тогда? Заставить признаться, что тот вечер был волшебным до тех пор, пока он все не испортил?

Внушительная стопка кулинарных книг на полке в уютной кухне и ухоженный английский сад с цветочными клумбами перед верандой подсказали Брайсу, что Ева не жалеет времени на домашние заботы. Сколько он помнил, она всегда хлопотала по хозяйству, готовила для отца и Тони, украшала комнаты цветами. Их с Тони мать умерла, когда они были маленькими, и, может быть, поэтому Ева с детства старалась создать для отца и брата подобие семейного очага.

Брайс подумал, как тяжело ей приходилось без матери, особенно в школьные годы, когда у нее не складывались отношения со сверстниками. В ее глазах он заметил обиду, когда она упомянула кличку «чокнутая». Он никогда вслух не произносил это слово, однако воспринимал ее именно так. Что даст ему исповедь? Сейчас он выступает в роли завидного кавалера, и у Евы не должно быть повода не доверять ему.

Скрипнула раздвижная дверь, которую локтем толкала Ева, неся в руках поднос, уставленный десертами. Брайс вскочил, чтобы помочь, но его быстрый оценивающий взгляд успел охватить крепкие, обтянутые джинсами ягодицы, высокую грудь под тонким трикотажным топом и даже тонкую полоску загорелого живота, когда она подняла локоть, чтобы открыть дверь.

У нее с детства была стройная спортивная фигура, но у повзрослевшей Евы в нужных местах появились мягкие округлости, придававшие ей очаровательную женственность, настолько соблазнительную, что ему захотелось обнять ее.

– Позволь, я помогу.

– Спасибо, – ответила она с милой, застенчивой улыбкой, которая никак не вязалась с обликом самоуверенной светской дамы, какой она предстала в баре в их первую встречу.

Он восхищался ее впечатляющими достижениями в бизнесе, о которых не поленился осведомиться в Интернете, но в роли домашней хозяйки она нравилась ему еще больше. Странно, что, встречаясь только с девушками из модельного или рекламного бизнеса и хорошенькими актрисами телесериалов, которые никогда не стояли у плиты, избегали бытовых проблем и семейных сборищ с криками и возней детей, он находил привлекательной женщину, явно привязанную к своему дому. Наверное, так благотворно на него подействовал чистый воздух Мельбурна.

Брайс отодвинул для Евы стул, поймав ее удивленный взгляд – она явно не привыкла к галантным кавалерам, – и сел напротив.

– Насколько я понял, прошлое не подлежит обсуждению. Давай поговорим о нашей сделке. Ты хочешь, чтобы твои друзья знали о том, что у нас когда-то был роман, или сделаем вид, что я новая любовь твоей жизни?

Ее взгляд мог испепелить фиалки в вазе на столе.

– Мы никогда раньше не встречались, хотя в остальном я бы предпочла придерживаться правды.

– Другими словами, я новый мужчина, и ты наслаждаешься нашей близостью. – С этими словами он положил в рот несколько маленьких сухариков. Ему нравилось смущение Евы, легкий, вспыхнувший на щеках румянец – признак уязвимой души внешне уверенной в себе светской дамы.

– К слову… – Румянец стал ярче, и она сделала большой глоток вина, прежде чем продолжить. – Чтобы все выглядело правдоподобно, нам придется держаться за руки, обнимать друг друга за талию, если ты не возражаешь.

Она что, смеется над ним? Да при первой возможности он готов обнять ее и прижать к себе. Если она пришла в смятение, только говоря об этом, какова же будет ее реакция на реальные объятия? Он упустил свой шанс на вечеринке у Тони, но больше не повторит такой глупости. Прикусив губу, чтобы не прищелкнуть языком, он изобразил самый невинный взгляд, на какой был способен: