Проснувшись на следующее утро, Булле сразу почувствовал: что-то изменилось. Он не знал, что именно, почти все было в точности как всегда. Например, его старшая сестра Ева заперлась в ванной и предложила ему убираться и не мешать наводить красоту.

— Хочешь сказать, ты там прыщи давишь? — спросил Булле из коридора.

— Заткнись, чучело огородное! — заорала она. — Я ж тебя не прашиваю, чем ты занимаешь в ванной.

Булле спустился на кухню. Сделал четыре бутерброда. Один съел, два завернул в бумагу, чтобы съесть в школе. Последний бутерброд положил на тарелку и вместе со стаканом апельсинового сока и утренней газетой понес к маме в спальню.

Он положил все это на столик у кровати и осторожно потряс маму:

— Проснись, о мать всех матерей. Сияющий день уже спешит нам навстречу.

Мама повернулась в постели, подозрительно посмотрела на него одним глазом, в котором лопнул сосудик, пару раз причмокнула со сна и пробормотала:

— Ты, как всегда, дуришь, Булле.

— «Ожидаются восемь градусов мороза и солнце», — прочитал в газете Булле.

— Перестань дурить и прочитай мне заголовки. — Мама закрыла глаза и снова отвернулась к стенке.

— «Триумф Халлвара Теноресена!» — читал Булле. — «В большом интервью победитель конкурса заявил, что Норвегией управляют неправильно, ничто не работает как надо, король и премьер-министр никуда не годятся и гордому норвежскому народу необходимо как можно скорее избрать вождя, который знает, что делать. Такого, который знает, как заставить людей трудиться сообща. Как это происходит в любом хоре».

— Мм. Есть другие новости?

— Посмотрим… — Булле протер глаза и только после этого заметил крохотный заголовок под огромной фотографией Халлвара Теноресена. — Кажется, где-то было сильное землетрясение.

— Где? — крикнула из ванной сестра.

Булле попытался разобрать:

— Нет, не могу прочитать.

— Неинтересно, — сказала мама. — Почитай еще про Теноресена.

— «По словам Теноресена, время не ждет», — читал Булле. — «„Если народ захочет, я готов взять на себя миссию по вытаскиванию Норвегии из грязи“, — заявил Теноресен в своем телевизионном интервью».

Булле громко рассмеялся.

— Над чем ты смеешься, балда? — крикнула сестра, стоя в двери ванной.

На ее лице алели маленькие вулканы.

— Этот Теноресен, — сказал Булле, — думает, что именно ему надо взять на себя управление Норвегией. Только представьте! — Булле нарисовал в воздухе заголовок газеты: — «Поющий мануальный терапевт захватывает власть в Норвегии».

Булле затрясся от смеха, но остановился, когда увидел, как мама и Ева смотрят на него.

— А на кого еще, кроме Теноресена, мы можем положиться? — холодно спросила мама. — Может быть, на тебя?

Еву рассмешила шутка мамы, а мама рассмеялась еще больше оттого, что Ева смеется над ее шуткой. Булле посмотрел на часы, отложил газету и вышел из гостиной, чтобы взять ранец.

Мама крикнула ему вслед:

— Прежде чем уходить, поставь на плиту скофейник!

Булле, как всегда, дожидался Лисе у ворот ее дома. Она вышла с рюкзаком за спиной. И как всегда, без единого слова они зашагали по Пушечной улице. Так у них было заведено.

— Все нормально, — сказала Лисе, когда они подошли к дому Трульса и Трюма. — И все-таки что-то не так, как будто… как будто…

— Как будто что-то совершенно ненормально? — предположил Булле. — Ты тоже заметила?

— Мама и папа не производят впечатления нормальных.

— У нас то же самое, — сказал Булле. — Если не считать того, что моя сестра и мама по жизни ненормальные.

— И почти все музыканты уходят из оркестра. Как ты считаешь, это нормально?

— Нет, это абсолютно и совершенно ненормально. Жутко ненормально, попросту говоря.

— Но в семействе Тране, во всяком случае, все нормально. — Лисе кивнула в сторону изгороди, окружавшей виллу. — В смысле, как всегда.

Так оно и было. Трульс и Трюм Тране стояли у сугроба за оградой и смотрели на них, злобно ухмыляясь, выжидая и держа наготове снежки. Обычно Лисе и Булле, пробегая мимо, получали вслед пару снарядов, но успевали увернуться, потому что Трульс и Трюм за последний год так растолстели, что руки плохо их слушались.

Однако Лисе чувствовала, что сегодня им так легко не отделаться.

Двойняшки перепрыгнули через изгородь и преградили дорогу Булле и Лисе. У каждого в руке был огромный снежный шар. И по тому, как на поверхности шаров заиграли первые солнечные лучи, Лисе поняла, что Трульс и Трюм полили их водой. Снежки были ледяными.

Булле тихо сказал:

— Лисе, спокойно. Предоставь это мне.

Лисе посмотрела на своего крохотного друга. Да, он часто раздражал ее, порой бывал невыносим и вдобавок был неряхой. Но она не знала более мужественного человека, чем он. Хотя иногда его мужество граничило с тем, что принято называть глупостью.

— Доброе утро, капитан Тране и капитан Тране! — торжественно возвестил Булле, сверкая улыбкой. — Ведь на головах у вас капитанские фуражки, не правда ли?

— Фуражки хористов, — хором сказали двойняшки с гордым видом.

Фуражки были белые с черным блестящим козырьком и кистями на шнурах.

— Хористов? — переспросил Булле. — Значит, вы не только играете на барабанах, но еще и поете? Кто бы мог подумать, что в этих крохотных телах прячется столько талантов!

— Талантов? — Трульс подозрительно прищурил один глаз. — Разве не ты заявил перед Рождеством, что чувство ритма у нас, как у двух печек? И за это мы тебя как следует вздули! — засмеялся Трульс. — Ха-ха!

— Надо добавить! — сказал Трюм и поднял руку с ледяным снежком.

— Но ведь я говорил не просто про печи, — сказал Булле, — а про печи Йотуль. Все знают, что нет печей с более развитым чувством ритма, чем печи Йотуль. Может быть, вы слышали о других печах, которые так хорошо пыхтят в ритме две четверти?

Трульс и Трюм смотрели на Булле, широко раскрыв рты. Пар вырывался оттуда, словно дым из печных труб.

— Он нам лапшу вешает, — прошептал брату Трюм.

— Но… — прошептал Трульс, — я верю ему, когда он говорит, что я хороший барабанщик.