– Не подскажу, – серьезно сказал Кирьянов. –Упаси вас бог от такой работы.

– Отчего же, если она честная.

– Тут есть нюансы…

– А конкретно?

– Не стоит, честное слово…

– У какой-нибудь мафии сперли?

– Это вы американских кин насмотрелись…

– Ну, я шуткую, – сказал Терехов. – Если бывы эти денежки у кого-то сперли, вы совершенно иначе планировали бы своебудущее. И просили бы у меня каких-то других услуг. Не знаю, каких, но,безусловно, других. Вам нужно отсидеть еще месяц и выйти отсюда с неким убойнымдиагнозом, да?

– Именно.

– Это, как хотите, противоречит догадкам, будто деньгивы сперли и кто-то во внешнем мире жаждет найти вас и рассчитаться, –сказал Терехов. – Не так ли? Человека, жаждущего вернуть деньги – темболее такие, – не остановит никакой диагноз, пусть даже я вас подокументам проведу как параноика номер один Сибири и окрестностей… Нет, тутчто-то другое… И я не понимаю, что. Не могу ни угадать, ни вычислить. А я нехочу связываться с тем, чего не понимаю. Черт его знает, чем это чревато… Такчто забирайте ваши деньги и ступайте с ними вместе куда глаза глядят. Так оно будетспокойнее.

– Вы серьезно?

– Абсолютно, – сказал Терехов. – Это позиция.Непонятное всегда опасно. А я в нынешнем своем положении весьма уязвим передвнешними угрозами, поскольку мои защитные возможности сведены к минимуму. Такчто не стоит рисковать… Сейчас я напишу…

– Подождите!

– Хорошо, – сказал доктор решительно. – У васдве минуты. Убедите меня, что ни вы сами, ни ваши денежки меня ни во что невтравят.

– И тогда мы договоримся? Возьмете деньги?

– Не знаю, – сказал доктор. – Честное слово,не знаю.

– А если вы не поверите?

Доктор сухо бросил:

– Смею думать, в силу профессионального опыта удастсяотличить байки от правды…

– Черт бы вас побрал… – с досадой произнесКирьянов. – Но ведь нет ни выхода, ни времени… Там, в сумке, лежитрукопись…

– Я помню, – кивнул доктор. – Заглядывал впапочку. Листать не листал, посмотрел только первую страницу. Название – «Самыйдалекий берег», подзаголовок – «Фантастический роман», автор – какой-тоСебастьян Ян. Сроду о таком не слыхивал. Хотел, признаться, полистать, но ненашел времени…

– А вы найдите. И не полистайте, а почитайте.

– И?

– Это не роман, – сказал Кирьянов. – Этодневник нескольких последних месяцев. Мой дневник. А первая страничка… дляотвода глаз. Всегда можно выдать за творение какого-нибудь друга-графомана –фантастики нынче столько…

– Хорошо, допустим, я прочитаю. И что?

– Говорю вам, это дневник. Это все было на самом деле.Все. Умному достаточно… Только, говорю вам, помните: это все было на самомделе…

«А собственно, чем не выход? – подумал Тереховвяло. – Рассусоливать с ним далее нет смысла, главное сказано.Происшествий в отделении нет, пара часов свободного времени обеспечена. А черездва часа он у меня отсюда все равно вылетит со страшной силой… А как же иначе,что там может оказаться такого, чтобы… Должно быть, все-таки наркота… Пошелон…»

– Хорошо, – сказал он быстро. – Договорились.Я читаю…

– Вы, главное, помните, что все это было на самом деле…

– Постараюсь помнить, – сказал доктор ужеотстраненным, профессиональным тоном. – Идите пока…

Он вернулся в кабинетик минут через пятнадцать. Положилперед собой нетолстую рукопись, исполненную определенно на компьютере. Ну да,Себастьян Ян, «Самый далекий берег», фантастический роман, в конец заглядыватьне будем, и наугад листать не будем, а будем читать так, как того и заслуживаетфантастический роман, – с первой страницы… так, вот тут «Кирьянов», и тут,он не от первого лица свой пресловутый дневник писал, а от третьего… но это, вконце концов, ни о чем еще не говорит, просто творческий метод такой… Итак, чтоу нас? Чему меня призывают безоговорочно верить? «Они ехали в аэропорт знакомойдорогой, и по бокам мелькали то пологие холмы, то деревни…» Ну, пока что веритьможно каждому слову. Нет ничего удивительного в том, что человек ехал ваэропорт знакомой дорогой. По бокам таковой и в самом деле то пологие холмы, тодеревни. Пока что всему верится…

Они ехали в аэропорт знакомой дорогой, и по бокам мелькалито пологие холмы, то деревни, и потрепанный уазик защитного цвета шел чересчуруж ходко для армейского ветерана – гладко и плавно, без скрипа и дребезжания,невероятно ровно рокоча мотором, без особого труда обходя по крайней левойнавороченные иномарки. Водитель был неплох, Кирьянов это должным образомоценил, а впрочем, и машина хороша, остается стойкое впечатление, что этоперсональный генеральский экипаж, ухоженный и перебранный вручную до последнеговинтика, да и мотор, очень может оказаться, форсированный. Ничуточки не походитна обычную разгонную тачку, склепанную на общем конвейере и довереннуюпервогодку, у которого руки растут из пятой точки… Ничего похожего.

Ему нравилась и машина, и манера езды молчаливого водителя(вовсе не напоминавшего того самого первогодка), но сидел он насупясь. Он былоткровенно недоволен собой. Не понимал, как могло такое случиться…

Военные сборы, долг и обязанности – это понятно. Особенночеловеку, семнадцать лет оттрубившему пусть и не в армии, а в пожарной охране –тоже, знаете ли, не запорожская вольница и не дом отдыха профсоюза работниковлегкой промышленности. И все же, все же…

Он как-никак был не сержантом запаса, а подполковником,занимавшим немаленькую должность в городской «пожарке». Он умел выполнятьприказы, но и цену себе, подполковнику, знал, умел за себя постоять, гдедипломатией, а где и легким обнажением клыков. Прекрасно понимал, что занимаетна некой невидимой лесенке отнюдь не нижнюю ступеньку, а это уже подразумеваетнешуточное умение отстаивать собственное достоинство.

Отчего же он, когда приперся этот прапорщик с повесткой(военные сборы, в течение двух часов прибыть с подателем сего), поплелся следомпокорно и тупо, словно неразумный щенок на веревочке? Без особого внутреннегосопротивления согласился, что так и не заедет домой попрощаться с женой идетьми, что уедет с прапором как есть, в чем был, что никому ничего не скажет –все, мол, улажено, оговорено и утрясено, и есть еще такая штука, как военнаятайна…

Словно арестованный на пятнадцать суток бомжик, честноеслово! Эта тупая покорность была совершенно не в его характере – особенно в тойчасти, что касалась прощания с семьей. И тем не менее… Ну наваждение какое-то,право слово! Будто этот рослый прапор, корректный, невозмутимый и вежливый, былне только прапором, но еще и колдуном и каким-то чудом лишил всякой собственнойволи. Колдун, гипноз… Ну и чушь лезет в голову!