— Еще не прошло и года, как не стало мамы...

— Да, но бывают такие обстоятельства, — оправдывался отец, — когда выхода нет. Мы пропадем без посторонней помощи. Нам надо наладить жизнь, Валя. Пообещай мне, что ты постараешься поддерживать мир и согласие в нашей семье.

Она прикрыла глаза, помолчала и едва слышно проговорила:

— Постараюсь.

Прошла неделя, и в семье Прилуцких, где еще не успели установиться определенные и надежные контакты, произошло новое осложнение. Причиной этому стал Павлик. Не выдержав деспотизма мачехи (а женщина действительно оказалась деспотичной), Павлик, который и без того слыл «тяжелым», совсем вышел из повиновения. Казалось, он умышленно провоцировал мачеху на крайние методы обращения с ним. Даже Валя, которая не симпатизировала женщине, пыталась унять брата, но напрасно. Он нагрубил и ей. Еще хуже Павлик вел себя в школе. Не хотел учиться, шалил, опаздывал или вовсе не посещал занятий, не выполнял домашних заданий. К Вале обращались учителя, директор школы: мол, сама ты образцовая ученица, возглавляла совет пионерской дружины, повлияй на него. Но вышло так, что Павлик начал пререкаться с учительницей, обратился к ней на «ты», назвал ее «унтером Пришибеевым в юбке».

— Как ты посмел сказать такое учительнице! — возмущалась Валя, когда они вместе возвращались после уроков домой. — Ты позоришь нашего отца своим поведением. И мне из-за тебя стыдно появляться в школе. О твоих хулиганских поступках известят партком завода. Так обидеть учительницу!..

— Я ее не люблю, — спокойно ответил Павлик.

— Можешь не любить, а оскорблять не должен. А кого ты вообще любишь?

— Никого.

Валя вдруг представила себе его маленьким пятилетним мальчиком. Тогда он был нежным, послушным, запоминал сказки, расспрашивал: где живет Красная Шапочка? Все любовались и его внешностью: курносый, круглолицый, глазки — сама ласковость и доброта. Мама говорила: «Вот кто принесет мне радость». Как же случилось, что этот славный ребенок превращается в шалопая?

— Если ты не изменишь своего поведения, тебя исключат из школы. — Валя еще не теряла надежды повлиять на брата. — Что тогда будешь делать? Беспризорником станешь, лоботрясом?

— Пусть исключают...

— Глупый ты! — не выдержала она. — Советую, как лучше: попроси прощения у Надежды Васильевны.

— Вот еще выдумала... — равнодушно ответил Павлик. Становилось ясно, что этот разговор не задевает его за живое: он озирался по сторонам, будто искал для себя забавы, подкидывал ногами камешки на дороге, посвистывал.

— Ведь Надежда Васильевна старше тебя. Разве можно обращаться к старшим на «ты»?

— Пускай не придирается.

— К примерным ученикам учителя не придираются. Я спрашиваю в последний раз: будешь нарушать дисциплину или нет?

— Буду! — не задумываясь и с вызовом ответил Павлик. И вскипел: — Ты что пристала ко мне? Какое тебе дело до моего поведения? Нарушал и буду нарушать, буду! Буду! И ничего мне не сделаете!

Валя чуть не задохнулась от возмущения. Хотела еще что-то сказать, но слова застревали в горле. Тогда она встала перед братом лицом к лицу и, побледнев, надавала ему пощечин...

Дождавшись возвращения отца с работы, немедленно попросила его зайти в комнату, где в это время никого не было. Ее решительные действия, тон, каким было сказано: «Мне надо поговорить с тобой», убедительно показывали, что в семье произошел новый конфликт, и отец будто увял. Эти частые скандалы, конфликты... Они отравляют ему всю жизнь.

— Отец, сколько раз я говорила тебе, чтобы ты обратил внимание на Павлика, — нервно начала Валя. — Он совсем отбился от рук, не учится, грубо нарушает дисциплину, а вчера перешел всякие границы: оскорбил учительницу... Имей в виду — его исключат из школы.

Отец стоял растерянный, бессмысленно смотрел в пол.

— А что я могу сделать?

— Как — что? — горячилась Валя. — Ты можешь как отец приказать ему. А не послушается — накажи! Вообще он должен тебя слушаться беспрекословно.

С минуту они молчали, как перед важным решением, которое должны принять, но не хотят брать на себя ответственность за возможные последствия. Собственно, колебался отец. Он покачал головой.

— Наказывать его я не могу. Я никого из вас ни разу не бил. Павлик недавно потерял мать, и у меня не поднимется на него рука. Это было бы жестоко.

— Выходит, что ты молча будешь смотреть, как он превращается в хулигана?

— Я поговорю с ним.

— Поговорить надо строго, но этого теперь уже мало. Видел бы ты, что он вытворяет в школе. Ему за это шкуру спустить надо, пусть знает. Даже я сегодня не сдержалась и дала ему оплеуху.

— Ты?! — Во взгляде отца отразились одновременно удивление и испуг. — Я тебе запрещаю, Валя! Ты ему сестра, старшая сестра, а не...

— Мачеха, — подсказала Валя, воспользовавшись его заминкой.

— ...не чужой человек.

— Именно на правах старшей сестры я и проучила его. И он у меня будет получать столько, сколько заслужит за свое свинство!

— А я запрещаю!

— Ты...

— Запрещаю!

Она посмотрела на отца так, словно на него перенесла злость, которую питала к Павлику.

— Ладно. В таком случае я найду для себя иной выход. А этого лентяя и озорника воспитывай сам.

— Что ты еще надумала? — спохватился отец.

— Увидишь.

Она дрожала как в лихорадке. Хотелось бежать за тридевять земель, бежать, бежать! Резко повернулась и, едва сдерживая желание наговорить отцу язвительных слов за его безволие, вышла из комнаты. И тут случилось непредвиденное. Перед нею в позе непримиримого врага стоял Павлик.

«Он все слышал», — подумала Валя и хотела обойти его, но тот преградил ей дорогу.

— Я тебя когда-нибудь убью! — сказал он тихо.

У Вали снова возникло желание отшлепать его хорошенько, но в глазах Павлика полыхало столько злобы и вражды к ней, что она испугалась. Это были глаза невменяемого, который задумал что-то страшное.

И разговор с отцом, и угрозу брата слышала, конечно, мачеха — дверь на кухню была приоткрыта, — однако не проронила ни единого слова. Зины и Вовки в то время