Он уже начат злиться на нее, потому что одно то, что он был здесь сейчас, грозило изменить всю его жизнь. Он чувствовал это. Он также понимал, что не знает, что произойдет дальше. Он просто согласился провести это время с ней. Ответственность на ней. За все, что происходит сейчас в этих маленьких комнатушках, отвечает она: он просто инструмент, он делает то, что хочет она. Это она пригласила его.

«Ты именно такой, каким я тебя представляла», — сказала она. Шэрон точно знала, что делает.

«Пока-пока!» — игриво произнесла она. Шэрон вышла из комнаты, а сказала это так, будто уходила навсегда.

Паркер подумал: я могу уйти. Просто уйти домой, и эта история закончится. И я больше никогда ее не увижу. Она знает только номер моего абонентского ящика. Паркер удивился сам себе, что продолжает сидеть тут. Он собрал свою волю в кулак, чтобы уйти. Встал и направился к двери.

«Заходи!» — донесся до него голос Шэрон из соседней комнаты, наглый и невинный голос. И в тот момент он возненавидел ее за то, что она заставляет его остаться.

Когда он вошел в комнату, она шагнула ему навстречу, и этот шаг — движение ее стройной ножки — отозвался волной по всему ее телу.

На ней был пунцовый лиф, тончайшее парео и шаровары. Она была немного крупнее и мускулистее, чем танцовщица из ресторана, и выглядела более уверенно и заинтересованно. Она манила его, но единственным звуком, наполнявшим комнату, был звон ее серебряных браслетов.

Страх встал комом в горле у Паркера, и он мешал ему молить ее остановиться ради ее же блага. Он с трудом дышал.

Шэрон улыбалась и извивалась весьма не умело, но это было еще хуже, потому что она не могла скрыть своих намерений. Он знал, что она хочет раздразнить его и пробудить в нем животную страсть. И если у нее получится — а она намеренно шла к этому, — ей придется принять все последствия. Она сама этого хотела.

Шэрон приближалась к нему, плавно поводя бедрами, и он украдкой посмотрел на ее грязные босые ступни. Движения ее тела были вполне осознанными. В них был инстинкт, экспрессия, намерение. Они не были искусными. Они были простыми и зазывающими. Ее бедра настаивали и манили, словно приглашая его завладеть ими. Верх ее тела и ее голова оставались прямыми и неподвижными.

Общее впечатление могло бы быть арабским и вполне таинственным, если бы не наглое выражение ее лица.

Это не была нарочито смущенная, опасно загадочная маска танцовщицы из «Шахерезады». Это было дьявольское выражение лица кокетки. Неужели она не знала, что подвергает себя опасности, соблазняя его вот так, дразня его, возбуждая его, возможно, так же, как дразнила того мужчину на Юкатане, историю о котором закончила, назвав его сопляком. Все это отражалось в ее глазах и жадном движении губ, в ее глупой хитрости, словно у маленьких девочек — племянниц, детей друзей, мальчишек в парках, которые дотрагиваются своими маленькими пальчиками до змеи и говорят: «Посмотри на меня!»

— Тебе нравится это на мне? — с улыбкой прошептала Шэрон.

Паркер представил, как он говорит: «Будь очень осторожна, иначе тебе будет очень больно. Ты думаешь, что можешь контролировать меня, но если ты зайдешь слишком далеко, ты пожалеешь об этом, но пути назад уже не будет».

Он ненавидел отповеди и морали в таком тоне. Даже если он скажет это очень тихо, все равно это ужасно. Так или иначе она это знает. Она танцует вокруг него именно потому, что знает это.

— Хватит! — сказал он, потому что именно это было смыслом всех моралей, что пронеслись у него в голове.

Увидев, что Паркер вполне серьезен, она улыбнулась и стала двигаться быстрее, словно танец захватил ее полностью. Она трепетала, и его раздражение только еще больше возбуждало ее. Шэрон раздражала его так же, как та вредная еда — жирное мясо, салат и химические красители на основе древесной смолы.

Он попытался схватить ее. Но она увернулась и засмеялась над тем, как он подался вперед и чуть не упал. Он удержался и быстро повернулся. Она продолжала танцевать. В конце концов он остановил ее, сильно прижав к стене и заблокировав перевернутым стулом, под сиденьем которого застыла прилепленная когда-то жвачка. Он крепко держал ее за руки.

Шэрон смотрела на него неотрывно, не мигая.

— Что ты собираешься делать со мной?

Паркер не мог проронить ни слова. Он не знал. Он хотел, чтобы она вырвалась — она почти не сопротивлялась.

Шэрон позволяла ему держать ее руки, прижалась к нему, терлась об него грудью и заговорила снова:

— Отпусти руки, больно!

Это была не жалоба, скорее невнятное бормотание в неге. Губы Шэрон чуть приоткрылись, когда Паркер сжал ей запястье со все нарастающей силой.

Паркер все еще прижимал ее к стене. Он ослабил хватку, чтобы перевести дух, но она даже не пошевельнулась. Она осталась в той же загнанной позе.

— Можешь делать со мной все, что хочешь, — с жаром прошептала Шэрон. В этом шепоте было и любопытство, и нетерпение. Она выделила слово все, словно вкладывая в него другое значение: «Я не могу пошевелиться. Ты намного сильнее меня».

— Отпусти меня! — ответил он. Отпусти меня! Еще не успев договорить это, он уже ощутил всю абсурдность этих слов. Словно не он прижал ее к стене, а она его.

Но по его ощущениям так и было. Он чувствовал себя так, будто это она загнала его в угол. И когда Шэрон засмеялась, Паркер почувствовал, что она сильнее. У него больше не было слов. Он пробормотал что-то невнятное, а потом неуклюже шлепнул ее.

— Совсем не больно! — откликнулась она, дразнясь.

Он снова сильно схватил ее за руки, а она подошла к нему ближе, словно предлагая ему свои руки. Они были очень бледными и красными в тех местах, где он схватил ее до этого. Ее лицо сияло нетерпеливым ожиданием. Паркер прижат ее руки к ее телу так, что ее груди соединились. Он закопал ее пальцы в красных шелках наряда танцовщицы.

В ее глазах была насмешка — она видела его нерешительность: Паркер не знал, что делать. Он все еще хотел, чтобы она высвободилась. Он несильно держал ее — почему она не вырывалась? Шэрон явно подыгрывала ему, старалась помочь.

— Только не связывай меня, — проговорила она.

Но это лицо… Шэрон говорила эти слова абсолютно по-детски. Он подумал: она ведь это несерьезно. Она просто помогает ему, подсказывает.

Она покачнулась, и Паркер поставил на место перевернутый стул. Он с силой усадил ее, притворяясь грубым, но на самом деле боясь сделать ей больно. Она улыбнулась и заломила руки назад, словно показывая, как ее надо привязать. Это движение — то, как она завела руки назад — заставило ее подать голову и грудь вперед. Шэрон смотрела на него в упор все с тем же задором, теми же большими, горящими от нетерпения глазами.

Паркер подчинился. Используя одежду, он связал ей запястья и локти. Он делал то, что было велено, подчиняясь ей с того момента, как она в «Шахерезаде» схватила его руку и сказала «Потрогай меня». Потом он прикоснулся к ее горячей влажной ране, глубоко погрузив пальцы.