(от скот), зверее (от зверь) и объяснял это тем, что в древнерусском языке «существительное, будучи названием определенной субстанции, было в то же время качественнее, чем ныне» (Потебня 1968: 37).

У современных поэтов подобных примеров очень много:

Колю дрова

напротив бензоколонки.

Меня смущает столь откровенное сопоставление

полена, поставленного на попа,

и «кола» в «колонке».

Я пытаюсь вогнать между ними клин,

я весь горю,

размахиваюсь,

химичу:

– Дровоколонка! —

Но с каждым ударом меня сносит влево,

и я становлюсь все дровее и дровее.

Александр Еременко. «Колю дрова…» [92] ;

время уйдет само,

осень нигде зимой,

осень в зиме гниет

листьями, пнями, йод

пахнет, покуда снег

скажет ему: Бог с ней,

с осенью, так – весней…

Надя Делаланд. «Город совсем другой…» [93] ;

А последний сойдёт покров

тёплых ледников,

ещё утренних снов весней,

свет-Никита за ним, за ней.

Ирина Машинская. «К полюсу» [94] ;

лезут подгоревшие сумерки

   ещё морей

   ещё ветрей

   ещё горей

            куда уж

Наталия Азарова. «перед судом непогодово…» [95] ;

Вот скульптор ваяет большого солдата

Который как вылепится – победит

Чего ему скульптору больше-то надо

А он уже в будущее глядит

И там представляет другого солдата

Поменьше, но и со звездой на груди

Еще там такая же женщина рядом

Что глиняного им дитятю родит

И так заживут они не сиротее

До вечности предполагая дожить

А глядь – у творца уж другая затея

И в глиняной яме их прах уж лежит

Дмитрий Александрович Пригов. «Вот скульптор ваяет большого солдата…» [96] ;

Под Москвой,

Под землей Москвы,

Тоже домы, водоемы, остановочки и рвы.

<…>

Над метро

Есть еще метрей —

Много выше и устроено значительно хитрей —

С поездами многоконными, со стеклянными вагонами.

Мария Степанова. «Что помяни…» [97] ;

Москва! Исчадие азарта!

Арбат монмартрее Монмартра!

Кому портрет за 10 рэ?

Кому —

поэт на фонаре?

Евгений Бунимович. «Москва! Исчадие азарта!..» [98] ;

Запустение тихих садов

В позднем солнце еще золотее,

Аромат неотцветших цветов

Майского сентябрее.

Дарья Суховей. «еду я в никуда из нигде…» [99] ;

Непотребная тварь, я молчу, опуская глаза,

опуская слова, от которых глаза опускают,

отпуская тебя – это отпуск, каникулы, зал

аплодирует мне, я сегодня играю, как в сказке,

и чем дальше, тем волче, волчее, зубее, глазей

опускаю глаза, потому что в них отсветы пляшут

этой яростной лжи, разрывающей собственный зев,

потому что здесь страшно, как в сказке про красненьких пашек.

Надя Делаланд. «Непотребная тварь, я молчу, опуская глаза…» [100] ;

Если бы все так думали, то было бы у нас царство мёртвых.

Чем мертвее мы, тем церквее земля.

Царствие Небесное – покойникам;

нам – внутри нас.

Евгений Хорват. «Если ты умрёшь, – песня поёт…» [101].

Согласно исследованию, выполненному Е. О. Борзенко, в современном русском языке начиная с 90‐х годов ХХ века подобные компаративы очень активны в интернет-коммуникации, в художественной литературе, публицистике, разговорном языке, детской речи (Борзенко 2012; Борзенко 2018)[102]. Причем нередко встречается сравнительная степень не только существительных, но и местоимений, числительных, причастий, даже глаголов и служебных частей речи (Борзенко 2018)[103].

Примеры нестандартной сравнительной степени от разных частей речи, уподобленных существительным или прилагательным, из современной поэзии:

А там – что же там… там одно никогда —

такая пустая идея!

Вертятся колёса, струится вода —

и мельница жизни поёт никогда, —

куда же ещё никогдее?

Евгений Клюев. «А там – что же там… там одно никогда…» [104] ;

и вот я дерзкая резидентка

сижу посередине

никудее некуда

здесь меня жгут солнцем

земля обетованна но пока не найдена

написанное мною в области интоксикации Богом

Наталия Азарова. «и вот я дерзкая резидентка…» [105] ;

о чем еще ó о ней о нéй

о дорогой дражайшей

дорожке тéней и тенéй

о другую чуть дребезжащей

когда иней на ней всё инéй

об узкой узенькой ужайшей

обузкой узенькой сужающей

себя до самых легких дней

Игорь Булатовский. «Причастие» [106] ;

Две жили мышки, но одна – с печаткой.

Две жили мышки, но одна – одней.

Пристрастный воздух был ее перчаткой.

Мария Степанова. «Заснеженный, с вороной на носу…» / «20 сонетов к М» [107] ;

Вот старушка – церковная соня —

Собирает огарки свечей,

А между тем она – храм Соломонов,

Весь позолоченный

И ничей.

Вот одинокая колокольня —

Ни у кого нет от ней ключей,

А между тем она – храм Соломонов

Или прекраснее,

И ничей.

Вот на вершине сидит ворона,

Ежась под войском зимних ночей,

А между тем она – храм Соломонов,

Еще прекраснее

И ничей.

Елена Шварц. «Девятисвечник колыбельная» [108] ;

ЯЗУНДОКТА… ты одна мне осталась.

Сколько снега утекло, пока до тебя я добрался,

<…>

Яее тебя нет самого меня.

Явность твоя теперешняя – тайна выцветания этих чувств.

Твоим восклицательным именем нареку я дочь моих сублимаций.

Яко верною осталася в иерархии, где кто

сказал Агапит, должен сказать и Борис.

Ты яйцом в конце лежала, а теперь оно разбито, —

знать, не зря моя бежала мышь по краю алфавита.

Евгений Хорват. «ЯЗУНДОКТА… ты одна мне осталась…» [109].

Мне тут нечего делать.

Я есть инвалид Четырёх Мировых Великих.

Свое существование мне оправдать не удаётся

без оправдания не удаётся существовать,

а без существования не оправдаться.

Я скоро займусь вплотнее моей смертью!

Евгений Хорват. «Записка охотника» / «Из зимней истерии 1984‐го года»