коней, расфрантились, а он взобрался на большую старую свинью и пустился следом за ними по дороге. Не только братья, все окрест от смеха за животики держатся! Но только Замарашка выбрался за околицу, тут же тряхнул уздечкой:

— Что господину угодно? — услыхал он голос.

— Ничего не надо, только медное платье да медного коня!

И тотчас появились и медный конь, и медное платье.

Переоделся Замарашка, сел на коня и помчался во дворец.

А перед дворцом уже полно господ и все до окошка принцессы доскочить стараются, да все напрасно. Стали Замарашкины братья скакать, да куда им!

Как висел перстень, так и висит. Вдруг, словно с неба свалился, появляется добрый молодец на медном коне! Взвился вверх, схватил перстень вместе со шнурком, махнул рукой королевской дочери — и прочь умчался.

Только и разговоров, что о нем. Расспрашивают, ищут, во все стороны грамоты шлют. Но медного молодца и след простыл.

Во второй раз летят указы, кто, мол, сорвет с окна, что прежнего выше, золотое яблочко, тот принцессу в жены получит.

Братья опять над Замарашкой потешаются:

— Ну, как, Замарашка, к королевскому дворцу поедешь на пёстрой свинье?

А он только плечами пожал и говорит:

— Поеду, отчего ж не поехать?

Братья разоделись и в седла сели, а он за ними следом на пестрой свинье трясется.

Но как только очутился Замарашка за околицей, достал из сумки уздечку и тряхнул.

— Что угодно господину? — слышит он голос.

— Ничего мне не надо, только серебряного коня и серебряное платье!

Его желание не замедлило исполниться. Переоделся Замарашка и — вперед!

Перед королевским дворцом опять важные господа толпятся. Скачут, да все напрасно. Вдруг, словно вихрь, налетел добрый молодец в серебряной одежде, на серебряном коне. Люди аж рты разинули. Взлетел он к окну, яблочко схватил, глянул на королевскую дочь и исчез вместе с яблочком. Все уставились — уж вы не прогневайтесь, — как бараны на новые ворота.

Сколько ни расспрашивали, серебряный молодец как сквозь землю провалился.

И в третий раз король провозглашает, чтобы собирались ко дворцу господа. Кто достанет из самого высокого окна башни золотой платочек, тому он и дочь в жены отдаст и целое королевство.

Понаехало тут господ, тьма-тьмущая. И Замарашкины братья туда же. А Замарашка трюх-трюх на свинье, людям насмех через всю деревню — да на гумно. Потряс уздечкой:

— Что угодно господину?

— Ничего! Только золотого коня, да золотое платье!

Переоделся он в золотое платье, сверкает ярче солнца. Вскочил на золотого коня и поскакал во дворец!

Никому и в голову не придет в такую высь прыгать!

Но тут, словно ураган, взвился к окну золотой молодец на золотом коне, схватил платок и поминай, как звали!

Не выдержал король:

— Достать мне его, хоть из-под земли!

Приказывает все города, деревни, замки, дома, кухни, печки, дворы, сараи, сеновалы обшарить! Ни одного уголка не пропустить!

А Замарашка — Грязная рубашка, как утром с печки слез, так в портках да в рубахе дома за печкой сидит. На голове драная военная шапка. Ни дать, ни взять — пугало огородное. Но не зря он шапку нахлобучил — под шапкой золотое яблочко и золотой платочек спрятаны. Золотой перстень на шнурочке в золу зарыл, а шнурочек к пальцу привязал. Сидит, забавляется, как дитя малое.

Явились король и солдаты — и шасть к ним в дом. Хозяйских сыновей разглядывают. Увидали Замарашку и насмехаются:

— Уж не ты ли это, Грязная рубашка, был?

— Это на свинье, что ли? — отвечает он в тон им с усмешкой.

— Он у нас удалец! — говорит один из братьев. — Шапка у него гусарская — с гусями воевать!

И для пущего смеха срывает с Замарашки шапку.

Вдруг из-под шапки вываливаются яблочко и платочек! Замарашка хочет поскорее шапку нахлобучить и ненароком из золы перстень на шнурке выдергивает. Господа его тотчас и опознали. Удивляются, как это такой недотепа все спроворил.

Да только Замарашка — Грязная рубашка сам про себя лучше знает: тряхнул уздечкой:

— Что господину угодно?

— Золотое платье да коня золотого!

Оделся, вскочил на коня и полетел в королевский дворец. Там его приняли с распростертыми объятиями, отдали принцессу в жены и свадьбу сыграли. И сейчас они живут, коли не померли.

Три брата-ворона

Было у одной бедной женщины три сына и дочурка-утеха. Мальчишки уже подросли, а девочка была еще совсем махонькая и ходить-то еще не умела, и говорить не научилась.

Мальчишки, как и положено, были бедовые, да настырные. Это б еще куда ни шло, кабы не их бесстыдное обжорство. Ох, и маялась же с ними бедняжка матушка!

Коли где кто нашкодит, набезобразничает — не иначе ее ребята; коли где-что стряслось, знает она — ее сыночки в том виноваты. А до́ма! Оставит что от обеда на ужин, а душа не на месте — ведь разнюхают и умнут! Даже мясо из горшка вытащат. Подкрадутся, достанут недоваренное — и нету его! Ума не приложит мать, что с ними дальше делать. И уговаривает, и просит, и наказывает… Да все напрасно! Лопнуло, наконец, ее терпение.

Собралась она как-то в церковь. Поставила обед на очаг и пригрозила сыновьям:

— Не вздумайте мясо таскать! Глядите, коли до него дотронетесь, я с вами такое сделаю, чего еще ни одна мать со своими детьми не делала.

А мальчишки ей в лицо хохочут, насмехаются. Разгневанная мать ушла в церковь, но только она через порог, а ребята шасть к очагу! Мясо из чугунка достали и тут же съели.

Вернулась мать из церкви в надежде, что сыновья испугались ее острастки. Подошла к очагу, заглянула в чугунок — а он пустёшенек! Распалилась она неслыханным гневом и воскликнула:

— Чтоб вам в воронов превратиться, чтоб вам воронами стать, чтоб вы один с другого мясо рвали!

Не успела последнее слово выкрикнуть, как обернулись ее дети тремя черными воронами, взвились со свирепым карканьем, взмахнули крыльями и улетели неизвестно куда!

Мать, не помня себя от ярости, крикнула им вдогонку:

— Летите, летите, злодеи ненасытные! До тех пор будете маяться, пока кто-нибудь из кровных родственников вас из беды не вызволит!

Но материнский гнев, как снег по весне, — быстро растаял. Опомнилась бедная женщина, сердце кровью облилось, стала она