Учитель, правда, мог дать противные старые ботинки. Они вечно были свалены школьниками в одну кучу. Найти здесь пару лыжных ботинок мог только археолог. Мама так же после стирки пары носков ищет. Мне кажется, стиральная машина их просто ест. А вот кто ест лыжные ботинки…

Когда Вовка узнал, что у меня ещё и лыжи пропали, он очень долго смеялся. Я на друга не обиделся. Пускай у него от смеха жизнь продлевается. Тем более, как он Школу смеха откроет, если сам смеяться не будет?

Тут Марь Пална в класс вошла, поздоровалась. Она как-то сразу поняла, что я не выучил ничего.

– Садись, – говорит, – два.

Я сел, но не потому, что Марь Пална сказала, а от удивления. Это кто ж на переменах двойки ставит?

Светка за меня обиделась, в планшет перестала играть с Антоном и спрашивает у Марь Палны:

– Может быть, не надо двойку? Пусть лыжи ищет.

– Двойка, – спокойно так повторяет учительница.

А мне очень беспокойно. На уроке я всё про портфель думал. А Марь Пална меня к доске идти заставила.

– Ты, – говорит, – домашнюю работу сделал?

Вот уж тут я с ума сошёл:

– Конечно нет!

Марь Пална посмотрела на меня как на газировку (не любит она её) и вздохнула:

– Ладно, иди. Не буду тебе оценки портить!

«Ничего себе, – думаю, – уже всё испорчено. А два раза за одну домашнюю „пару“ не ставят».

Я решил отвлечься на что-то хорошее – на окно. Оно у нас пластиковое. Одно. А ещё два – деревянные.

И вот за пластиковым окном четвёртый «Б» круги вокруг школы нарезает. На лыжах. Вот Сенька – на синих, Витька – на фирменных каких-то и Колька Яковлев в длиннющем шарфе с надписью: «Спор» на моих… Надо же, думаю, красота, люди ката… Колька на моих?

Я даже не посмотрел, что зима, – открыл окно, высунулся в него и жду. На волосы снег валит, а я жду. Мне даже расхотелось спросить у Кольки, где его шарф потерял букву «т» и как надпись «Спорт» превратилась в «Спор».

Марь Пална меня от окна оттаскивать принялась. Схватила под мышки, тащит, как репку. А я за подоконник ухватился, сопротивляюсь.

– Ты, Андрюха, с ума сошёл? – кричит Вовка. – Мороз на улице!

– Вот именно, – не стал спорить я, – мороз! Но маленький. Иначе «Б» класс на улицу не пустили бы! А Колька не катался бы на моих лыжах!

Тут и Марья Пална с ума сошла. Она понять не могла, как это кто-то украл лыжи и катается возле школы.

Мы окошко закрыли и весь урок ерундой маялись: слушали про то, как важно не брать чужого и помогать каждому. Будто мы сами не знаем. Лучше бы Кольке это рассказали. В общем, скука, зато новую тему не прошли.

На перемене мы вместе с Марь Палной встретили Яковлева в школьном коридоре и спросили, чьи же лыжи у него в руках. Он шапку с помпоном снял, снег с неё счищает на пол и нагло так отвечает:

– Мои.

– Чем докажешь? – говорю. – У меня они как раз пропали. Отдавай!

Колька нехотя показал нам нижнюю сторону правой лыжины. Ну, ту, которая по снегу скользит. На ней было написано: «Мои».

Я аж обалдел!

– Точно, – кричу, – мои! – даже подписаны.

– Нет! – упёрся Колька. – Это слово кто угодно мог написать. Хоть я, хоть ты, хоть директор.

А директор как раз мимо проходил. Он почему-то очень обрадовался:

– О, мои лыжи! – потёр руки, взял «предмет спора», как выразилась Марь Пална, и с собой унёс.

Мы с Яковлевым совсем ничего не поняли. Оказалось, что у нас с ним одинаковые лыжи. Наши мамы их в одном и том же месте покупали, потому что они подруги. Это мы почти не общаемся, потому что в разных классах учимся. А подписывал обе пары ради смеха Колькин папа. Он тоже с ними в магазин ходил. Это всё я за три минуты узнал: домой позвонил и несколько умных вопросов задал. А что толку? Мы с товарищем по несчастью теперь лыжи не делили. Так бы хоть кто-то правую забрал, кто-то – левую.

А у директора – отними-ка! Он родителей в школу вызовет. И они узнают наши лыжи! Точно! Узнают! Это же идея!

– Давай плохо себя вести! – предложил я курносому Кольке. – Например, сейчас начнём громко смеяться возле кабинета Андрея Андреича. Уже урок начался, он нас точно заметит.

Через пару минут мы уже с важными лицами сидели перед директором. Кабинет у него большой. На стене висит портрет президента, на столе куча каких-то бумажек важных лежит. И окно – пластиковое. В общем, хороший кабинет, в него не стыдно родителей вызывать, и ученикам сидеть в таком приятнее.

– И зачем вы так орали? – Директор почему-то таким спокойным оставался.

Он даже в кресло не садился, а стоял и смотрел на нас.

– Потому что учиться не хотим, – сообразил Колька.

Директор нам пальцем погрозил, пообещал, что в следующий раз президенту доложит, кивнул на его портрет. Захотел отправить нас по классам. Тут уж я не выдержал.

– Всё, – говорю, – отдавайте лыжи!

– Мои? – спрашивает Андрей Андреич.

– Нет, мои, – отвечаю.

– Мои! – орёт Яковлев. – Вы нам отдайте, а мы уж как-нибудь поделим.

Директор руки за спину положил и притворился, что задумался:

– Так каждый может сказать, что это – его.

В ту же секунду в кабинет ворвался растрёпанный Вовка:

– Так я и думал, что вы придёте у Андрей Андреича добычу отбирать! Видел-видел, как он у вас лыжи отобрал. Я что вспомнил-то? Андрюх, – (это он мне сказал, а не директору), – ты помнишь, на уроке выжигания все красивые разделочные доски делали, а ты на лыжине левой червяка выжигал? Если он там есть, то это – твоё.

Директор такой гордый стал, будто это он вспомнил, а не Вовка.

– Есть червяк, я видел! Забирай свои лыжи, – кивнул мне Андрей Андреич.

Тут Яковлев расстроился.

– У меня, – говорит, – с утра лыжи пропали. Я заглянул в ваш класс, смотрю – стоят. Обрадовался. Прочитал на правой лыжине, что мои, а на левую и смотреть не стал, на урок побежал.

Я как заору:

– Это же здорово, у тебя лыжи пропали, а у меня – портфель! Работа для детективов.

Колька почему-то совсем не радовался. Наверное, если бы у него портфель украли, он веселее был бы. Так мы и разошлись по классам.

Я с трудом дождался перемены. Мы собрались в столовой всей детективной командой и принялись важно молчать за самым большим древним столом. За ним, наверное, ещё тираннозавры обедали. У Юрки лучше всех молчать получалось.