не хочется. И раз ей не в чем себя упрекнуть, то пусть щебечет. Тем более, что Мамаев тоже молчит, не пытается заполнять паузы идиотскими шутками. Хоть один плюсик к его характеристике.

Все прекрасно, но что дальше? Мы уже подъезжаем к дому Элины. По ее настроению, съезжающему по наклонной, понимаю, что ей бы хотелось сначала избавиться от меня. Но… не для тебя, подружка, он наряжался.

Всю дальнейшую дорогу оба молчим. Я — обижена на беспардонность мамаши. Он — не считая нужным развлекать меня. Даже обидно как-то.

Повисшая в салоне тишина слегка давит. Благо, ехать недалеко. Уже изнываю от нетерпения оказаться дома и немедленно позвонить заботливой мамочке. Интересно, как она будет выкручиваться.

Глава 8

— Ало, мам!

— Да, моя дорогая, — предупреждая шквал моих эмоций, мамуля категорическим тоном заявляет: — Я сделала это в твоих же интересах. От Соболева можно ожидать всего, что угодно. Я не хочу, чтобы он вторгался в твою жизнь. Но похоже к тому все идет.

— Что идет, мама?! Произошло недоразумение. По всей видимости, они с Юлей поссорились. А уж как их ребенок попал ко мне, ума не приложу.

Ловлю себя на мысли, что ей удалось-таки свернуть меня с намеченной тактики в разговоре. Получается, я же еще и оправдываюсь!

И ведь что интересно, сама она даже не оправдывается. Открыто признает свои проделки. Мне же никогда не понять, как она умудряется так лихо закрутить очередную аферу по поиску выгодной для меня партии.

— Мам, может приоткроешь завесу тайны и объяснишь, как это вдруг Мамаев нашел нас с Элиной?

Довольная собой, мама только загадочно смеется:

— Я ведь не спрашиваю тебя, как ты управляешься с поставками, договорами и финансами. У каждого свои секреты.

— И зачем ты устроила это представление?

Если честно, меня подмывает наговорить матери грубостей. Но я сдерживаюсь. В нашей семье это не принято. Она — мать, и этим все сказано. Зато у нас принято вмешиваться в мою личную жизнь. Ой-ё-ооо! Я опять ей ничего не докажу.

— Мамуля, я тебя очень люблю, но пожалуйста…

— Ни слова больше. Иначе я обижусь. И выслушай меня внимательно. Тарас — это тот человек, который тебе нужен. Красивый. Успешный. Обаятельный…

Не в силах сдерживаться, перебиваю:- Этот обаятельный двух слов не вымолвил. Это не Тарас, а Герасим: му-му-ууу! Я даже немного боюсь его. И вообще, с чего ты взяла, что мне что-то угрожает.

— Милаша, — ласково начинает она, — я и в самом деле переживаю, как бы Соболев не навострил лыжи к тебе. Он тебе не нужен. Кстати, ты всегда хотела доказать ему и Юле, что все у тебя в шоколаде. Вот и докажи. Выйди замуж за Мамаева, роди ребенка.

— Ты о чем, мамуля? Он не проявил ко мне даже простого мужского внимания. От слова совсем! А ты — замуж! К тому же, он мне не понравился. Ты что, советуешь мне выскочить за него без любви? Да никогда этого не будет. Запомни.

Мою тираду мама выслушивает спокойно. Но потом уверенно набирает обороты:

— Это ты запомни, Милочка: такие мужчины, как Тарас — редкость. И я приложу максимум усилий, чтоб его не увели. Обрати внимание, первая претендентка на завидного мужчину — Эля. У тебя уже есть опыт, когда твоя подруга, Юля, увела у тебя почти мужа. На сей раз я не допущу этого. А будешь кочевряжиться, так он быстро найдет себе подругу. Мамаев в том возрасте, когда решение о женитьбе принимается быстро. Учти это!

— Мама, все! Я больше не хочу ничего слышать ни о Мамаеве, ни тем более о замужестве. Извини, я очень устала и хочу спать. Не сердись. Я люблю тебя.

Осторожно нажимаю отключение. И представляю, как она взрывается возмущением. Теперь и отцу от нее достанется. Последнее время он у нее как мальчик для битья. Сам виноват, позволяет пользоваться его спокойствием и непробиваемостью.

Уже отключившись, вспоминаю, что так и не выяснила, кто все-таки доложил, где я провожу время. Вопрос пока остается открытым.

Отправляюсь в ванную. Надо снять напряжение необычного дня. Столько непонятного, необъяснимого.

Ребенок. Желтые розы. Мамаев.

Ласковые струи успокаивают, расслабляют. Хочется вот так стоять под душем, ни о чем не думая, не разгадывая тайны и странные сюрпризы. Не выслушивая нравоучения маменьки, которая не желает признавать за мной право распоряжаться своей жизнью по собственному усмотрению.

Приняв душ, отправляюсь на кухню. Предвкушаю удовольствие от приготовленного Зиночкой ужина. После утиной грудки с белыми грибами, съеденной в ресторане, чувствую ужасный голод. Не заботясь ни о фигуре, ни о здоровье, жадно вдыхаю аромат обычных домашних котлет. Они не совсем обычные, ведь их готовила Зиночка. Она волшебница.

Единственное, от чего с трудом отказываюсь, — это хлеб. Я ужасный человек — котлеты на ночь! Но на голодный желудок я просто не усну. Понимаю, что это вредно, поэтому заставляю себя выпить стакан кефира. Не люблю, но надо.

Уффф. Вот теперь можно и в постельку. Угрызений совести не испытываю. Уж очень было вкусно. Иногда можно позволить себе сделать то, чего делать в принципе нельзя.

Как оказалось, погрузиться в сон после столь богатого неожиданностями дня не совсем просто. Его события чередой проходят передо мной. Они рождают массу вопросов, на которые нет ответов.

Что привело ко мне Соболева? Почему он именно здесь искал (и, что самое интересное, нашел!) своего ребенка. Что произошло у них с Юлькой.

А ведь я совсем излечилась от любви к Стасу.

Если честно, то последнее время даже не вспоминала о нем и уж тем более о коварной подруге. И вдруг.

… Почему-то воспоминания второй раз за эти необыкновенные сутки возвращают меня в то далекое счастливое время, когда мы, влюбленные и счастливые, оказались впервые в моей съемной однушке.

Повод был самый банальный. Очень не хотелось расставаться. И Стас напросился на чашечку чаю. Отказать неудобно. Но я с ужасом думаю о том, что к чаю у меня ничего нет. Тут же успокаиваю себя: можно быстренько пожарить гренки.

Стасу предлагаю посмотреть телевизор, а сама бегу на кухню. Пока закипает чайник, у меня на сковородке уже шкворчат греночки. Их аромат разносится по квартире. Привлеченный дурманящим запахом, Стасик на цыпочках подкрадывается ко мне и со спины обнимает меня за плечи. От неожиданности я вздрагиваю и роняю Стасу на ногу кусочек хлеба, обильно смоченный в яичной смеси.

— Ой, прости! — мои щеки заливает краска стыда, а он смеется. Но я